Теперь сестра снова больна, и то, что она выздоровела первый раз, лекарь со Второго посчитал удачей. Сказал, что обычно от этой редкой непонятной болезни не выздоравливают. Неужели хворь снова пришла за Зиккой и на этот раз у нее еще меньше шансов?

– Я тебя вот о чем попрошу, – говорила откуда-то издалека госпожа Тааре, и голос ее звучал высоко, не знакомо. – Постарайся не тревожиться понапрасну. Да, болезнь непростая, но твоя сестра уже победила ее однажды. Справится и в этот раз. Тем более с такими врачами. Слышишь меня, Мора?

Мора вяло кивнула. Она не виделась с родителями, зато вместо нее в семейный отсек пробралась Ица. Что там произошло и что подумали родители, оставалось только гадать. Но самое главное – Зикка где-то здесь, на Первом кольце, мечется в лихорадке или лежит без сознания в белой, оборудованной по последнему слову техники палате. И это Зикка, от которой всегда зубы сводило. Несносная сестрица, которая только и делала, что смеялась над Морой, над ее простыми неброскими платьями, над ее страхами. Ей казалось, что Мора все придумывает и что за пределами семейного отсека никто не машет ей в лицо оберегами. Но Зикка ничего не видела. Младших сестер не берут на посиделки с друзьями, не берут на смену на фабрике, не берут пить теплый шоколад с очередным парнем. Поэтому если она и выходила куда-то вместе с Морой, то ненадолго и случайно. И тогда, как назло, никто в толпе на Мору даже пальцем не показывал, а Зикка только усмехалась:

– Плевать всем на тебя, сестренка. Ты, по-моему, просто маленькая эгоистка.

Это была неправда, но словами Зикку было не убедить. Вообще-то Мора была уверена, что это старшая сестра эгоистка. Она даже не пыталась выслушать Мору, не хотела понять. Ее занимали другие вещи – «взрослая» работа с отцом на фабрике, вечеринки… Она никогда не болтала с Морой по душам, не интересовалась ее жизнью, а если после бурного вечера на нее нападала охота поболтать, то она просто выливала на Мору все впечатления, даже не спросив сестру ни о чем. Мора всегда считала, что не любит сестру. И тем хуже ей было сейчас.

– И последнее, Мора, – снова зазвучал голос госпожи Тааре. – Это очень важно. Ты меня слушаешь?

Мора встряхнулась и кивнула:

– Да, госпожа… Кайя. Слушаю.

– Тебе ведь уже пришло уведомление из лаборатории? Если нет, вот-вот придет. Тебе нужно сдать несколько анализов, но я уверена, госпожа Ли тебя уже предупреждала. Это необходимое условие для включения тебя в ту самую программу, о которой я тебе говорила. Для операции, Мора.

– Для операции?..

Но госпожа Ли, кажется, говорила совсем о другом… Или она ничего толком не знала?

– Да, Мора. Я понимаю, сейчас тебе не до того. Но настроиться на хорошее нелишне. Тебе одобрят операцию, Мора. Теперь я могу тебе это обещать.

Мора не знала, что ответить. Она едва поняла, что госпожа Тааре говорит о ее лице – о прекрасном, идеальном лице, о котором Мора всегда так мечтала. Оно у нее будет. Та социальная программа не только существует – Мору готовы по ней принять. Вот он, тот самый момент, которого она так ждала. Проклятую отметину уберут. Мору сделают наконец красавицей, госпожа Тааре пообещала.

– Не беспокойся. Все будет хорошо. Поняла? – улыбнулась госпожа Тааре.

Мора кивнула. Она вдруг поняла, что не верит ни единому слову сенатора от Первого кольца.

Белые широкие ступеньки, ведущие к дверям мед-центра, заливали лучи светила. Мимо мелькали, блестя куполами, челноки, и Рей жмурился: слишком ярко, слишком шумно.

Он стоял на краю пешеходной дорожки у здания клиники, держался за край кабины и безотчетно следил, как челнок колышется от воздушных волн, которые накатывали с транспортного пути. Он не смог разговорить кудрявую, как ни пытался, – она молчала всю дорогу и, кажется, вообще не заметила, что он увязался следом.

Ица. Нужно найти Ицу. Он не может ее упустить… Но Мора как будто в Бездну провалилась – ни слова, ни взгляда. Только и успел, что запрыгнуть за ней в черепаху.

Она остановилась у огромного, слепящего стеклянными гранями здания. Что это медцентр, Рей понял по светло-желтой униформе девушек, которые выходили из главных дверей и сновали по открытой галерее над входом. Он видел таких на голограммах в Наблюдательных лабораториях, такой же цвет для медицинского персонала был принят и у кааритов. Рей не знал, случайное ли это совпадение, но что-то подсказывало ему, что и эту деталь множество оборотов назад каариты переняли. Сейчас ему начинало предательски казаться, что у кааритов, кроме тойля, вообще ничего своего никогда не было.

– Не пустили. Они меня не пустили.

Кудрявая сошла по лестнице, кусая губы. Заколка съехала, волосы рассыпались по плечам, и у Рея мурашки по спине побежали. Какая же странная эта девушка с несимметричным лицом – как будто ненастоящая, нарисованная, причудливо выдуманная… От этой мысли у Рея дух захватило. Он ею… любовался?..

– Слова не дали сказать. Просто выставили вон. Сказали, мне туда нельзя.

Мора присела прямо на ступеньки рядом с Реем, подняла на него свои странные разноцветные глаза, от взгляда которых у Рея засосало под ложечкой, и объяснила:

– Там моя сестра. Меня к ней не пускают.

Рей приоткрыл рот, но кудрявая уже заговорила снова. Она частила, глотала слова и теряла мысли на полпути, он не понимал и половины из того, что она говорила, но молчал и просто слушал.

– Я даже не знаю, правда это или нет. Я не могу вернуться домой. Заслон, говорят, восстановили, а с госпожой Тааре вообще ничего не ясно… И я даже не поговорила с ней о метке! Я должна была ей сказать, что узнала. Должна была увидеть ее лицо. Послушать, что она скажет… – Мора скомкала подол своего платья в кулаках. – Мама говорила, что Зикка тогда еле выкарабкалась. Что доктор вообще ничего не понимал. Никто не знал, что это была за хворь. Зикку почти месяц лихорадило, она так бредила, что мама подумала… Мама подумала…

Она прикрыла глаза. Рей опустился рядом. Она не плакала – он видел ее лицо.

– Почему они меня не пускают? Я же сестра! Я должна ее видеть, я имею право!..

Кудрявая сжала кулаки.

– Я с ней даже не попрощалась, когда сюда уезжала. Она просто ушла на свою фабрику, и все. А теперь – вот…

Рей молчал.

– Почему они не пускают, Рей, почему?

Она смотрела на него с такой болезненной тоской, что он протянул ладонь и попросил:

– Дай руку.

Она поколебалась, но все же дала ему руку. Он сжал ее покрепче, отвел взгляд и, сидя с затихшей Морой бок о бок, долго смотрел вместе с ней на транспортный путь.

Когда Рей узнал, что его мать больна, ему было всего десять оборотов. Совсем еще мелкий, он хорошо помнил, как прибежал в тот день после купания в Бескрайнем море и тщательно приглаживал волосы, не намочил ли? Не догадается отец, куда он ходил? Но отцу было все равно – он даже не заметил, что Рей перепутал пуговицы на куртке, когда в спешке одевался на берегу.