Он посмотрел на меня растерянно прежними детскими глазами.

— Но… почему? Я ушел от вас, когда вы не заступились за женщину, слезно молившую вас о защите. Вы отдали ее прямо в руки дьяволу, и сердце мое облилось кровью! Вы поступили несправедливо, жестоко и немилосердно!.. Почему вы… все еще паладин?

Я помедлил, сказал осторожно и с глубоким сочувствием:

— Сиг… я знаю, это выглядит жестоко и несправедливо, но Господь неспроста брякнул, что одна раскаявшаяся блудница для него дороже ста незапятнанных девственниц. Смысл в этом очень глубокий, как-нибудь объясню. А пока могу сказать, что ты и есть та чистейшая непорочная душа, а я, увы, раскаявшаяся блудница.

— Сэр Ричард?

— Даже не раскаявшаяся, — уточнил я, — а полураскаявшаяся!.. Я все еще на пути из сладкого такого блуда в чистые райские кущи… но время от времени прыгаю взад и предаюсь всяческому разврату… я имею в виду не только женщин, это пустяки, а блуду в политике, войнах, дипломатии, мировоззрении, в отношении к разного рода начинаниям…

Он прошептал:

— Но… почему?

Я вздохнул.

— Если я правильно понял твой вопрос, ты спрашиваешь, почему мне, такой свинье, дано больше, чем тебе, такому чистому и непорочному?.. Нет-нет, не возражай, Сиг, я ценю твою деликатность, но ты спросил именно это. Все дело в том, Сиг, что ты свят и даже чересчур слишком свят…

— Сэр Ричард!

— Правда-правда, это не похвала, все так и есть. Тобой будут восторгаться, но за тобой не пойдут. А я прекрасно понимаю людей и человеческие слабости, ибо сам слаб и местами порочен, потому тащу их в светлое будущее не бегом, а с остановками на ночлег и блуд с местными, где и сам, того, весьма грешу, ибо во мне сильно семя Каина, полученное им от первородного Змея! Я поднимаю на священную борьбу со злом целые королевства, а ты все еще дерешься один, как когда-то дрался я. Всевышний ценит и любит тебя больше, чем меня, но мне поручает работы больше.

Он смотрел все теми же глазами ребенка, как и при первой встрече. Мы с ним ровесники, я тогда еще ощутил себя старше и мудрее, а теперь вообще вдруг восхотелось погладить его по головке и дать пряник.

— Сэр Ричард, — прошептал он, — но ведь так неправильно?

— Конечно, — заверил я. — Еще как!.. Но когда жизнь неправильна, что нам остается делать?..

— Что, — спросил он с растущим негодованием, — смиряться?

— Исправлять, — сказал я наставительно, — потихоньку, чтобы не сломать. Потому, Сиг, я тебя люблю, ценю и восторгаюсь твоей святостью, но понимаю отцов Храма, что держат тебя вдали от людей.

— Сэр Ричард?

— Ты их убьешь, — пояснил я, — за их пороки, либо они тебя убьют. Нет, сперва ты перебьешь массы этих грешников в праведном гневе, потом они тебя убьют… когда ужаснешься и засомневаешься в праведности свершенного.

Он вскрикнул, словно раненный в самое сердце:

— Но разве путь праведности не праведный?

— Праведный, — заверил я, — даже слишком праведный. Но неправедным людям нельзя вот так сразу ввести сухой закон, велеть прекратить блуд с женой соседа, запретить кричать на жену и собаку… Грех из человека нужно выдавливать постепенно! Даже в монастырях это делается мягко и терпеливо, а ты хотел бы все человечество сразу очистить?

Он вскинул голову и прямо взглянул мне в глаза.

— Вы о Маркусе?

Я чуть опешил от неожиданного поворота, у Сигизмунда очень серьезное лицо и строгие вопрошающие глаза, он даже дыхание чуть задержал, а взгляд стал острее.

— Хорошо, — ответил я, — что ты о нем заговорил. Как ты относишься… Хотя, боюсь, уже знаю. По-твоему, это кара? За все грехи людские?

Он ответил твердо и без колебаний:

— Да. В откровении Адама сказано, что первый раз Господь истребит нечестивых водой, а второй раз огнем. Потому Адам оставил две стелы с законами…

— Одну на камне, — прервал я, — на случай потопа, вторую на глине, что в огне станет только крепче. Знаем, Сиг, проходили. Не знаю, говорить ли тебе, что Творец и в первый раз давал людям шанс опомниться? Думаю, ты это и сам знаешь. И сейчас нам дан такой же шанс. Если сумеем спасти человечество, значит, уже повзрослели и выдержали испытание.

— А если нет, — проговорил он мрачно, — начинать все сначала? Но ведь с Ноя началось человечество намного более совершенное, чем было?

— Если бы Ной, — ответил я, — вместо того, чтобы строить ковчег для себя лично и семьи, прошелся по городам и пламенно призывал бы опомниться… кто знает, не опомнились бы? Вот тот народ, опомнившийся, был бы точно в сто тысяч раз ценнее того, что потом начался от Ноя. Творцу ценнее раскаявшиеся блудницы, помнишь? А это было бы целое человечество раскаявшихся блудниц!.. Ладно, Сиг, был рад с тобой повидаться… Меня послал к тебе аббат монастыря Истины. Он думает, что ты сможешь помочь защитить их обитель от сил Тьмы, что уже почти пробились снизу. Но если ты считаешь, что миру предназначено погибнуть по воле Создателя…

Я поднялся, он тоже встал, сильный и красивый, могучий размах плеч и гордая посадка головы, только в глазах горькое выражение.

— Уходите, сэр Ричард?.. И что вы решили?

— Что тебе лучше оставаться здесь, — ответил я честно. — Ты опасен, Сигизмунд. Серьезно опасен. Когда Авраам умолял Всевышнего пощадить жителей Содома, он сказал: «Если Ты хочешь правосудия, мир не может существовать, а если Ты хочешь, чтобы мир существовал, правосудие не может существовать. Мир не выдержит Твоего суда».

Он нахмурился.

— Что это значит?

— Все грешны, — ответил я терпеливо. — И вытаскивать из греха нужно всю жизнь, как из топкого болота. А доверь тебе, ты потянешь с такой силой, что оторвешь голову!

— Я никого не тяну, — сказал он с отчаянием. — Я дерусь с демонами! Не даю им выйти из их норы в мир!

— Сколько бы я ни убил демонов, — ответил я, — их меньше не становится, сам знаешь. Но когда на бой веду армию…

Он проговорил сдавленным голосом:

— Армию грешников!

— Да, — согласился я, вспомнив, что в моей армии есть алхимики, маги, ведьмы и даже тролли. — Нечистая сила в чистых руках абсолютно непобедима.

— Но служит ли она Господу? — спросил он резко.

— Спроси отцов Храма, — посоветовал я.

Он посмотрел на меня исподлобья.

— Думаете, я не задавал им подобные вопросы?

— Уверен, их ответ тебе не понравился, — сказал я мягко. — Но их, надеюсь, не заподозрил в связях с дьяволом? Или все-таки заподозрил?.. Ох, Сиг, что ты с собой делаешь…

Он ответил с силой:

— Я не сдаюсь! Я не уступаю греху.

— Не уступай, — сказал я тихо, — но от других не требуй, чтобы и они тоже… Не все такие чистые, не все такие сильные. Иначе тебе придется жить в пустыне…