Впрочем, с точки зрения исследования самой Плащаницы вопрос о том, кто создал Плащаницу, менее важен, чем вопрос, как именно он это сделал. Между тем гипотеза о фотографическом происхождении реликвии, всё равно – выдвинутая нами или Николасом Алленом, объясняет практически всё. Это – единственная убедительно доказуемая методика. По мнению наиболее объективных учёных, это не подлежит сомнению. Однако к категории объективных можно отнести и тех, кто не апеллирует к воображению.

Итак, как мир сторонников подлинности Плащаницы отреагировал на нашу работу и исследования Николаса Аллена? Естественно, от них трудно было бы ожидать, что они встретят наши выводы возгласами восторга, но мы были вправе надеяться, что они поддержат публичные дебаты на эту тему или хотя бы попытаются создать иллюзию объективного анализа. На деле получилось так, что ещё до выхода в свет нашей книги мы невольно стали персонами нон грата для всех синдонистов вообще и для лидеров BSTS в особенности. Нам было любопытно узнать, что, как сказано в книге Яна Вильсона «Кровь и Плащаница» (1998), «…несмотря на то, что BSTS представляет собой совершенно безобидное, априорно неагрессивное общество, не предпринимающее никаких попыток саморекламы, даже оно сталкивается с серьёзными проблемами». Так, в 1990-е гг. оно немало пострадало от попыток проникновения, дискредитации и разрушения изнутри, предпринимавшихся авторами «гипотезы об авторстве Леонардо да Винчи» Пикнетт и Принсом. По правде говоря, мы не только относились с презрением к этому «обществу», но и вообще не принимали его всерьёз. С какой стати нам тратить столько сил, чтобы проникнуть в его ряды? Однако необходимо привести ряд фактов о деятельности этой «безобидной» структуры, что может пролить свет на принципы и правила игры, принятые в мире синдонистов.

Что же криминального совершили эти два коварных агента – Пикнетт и Принс, – стремясь «проникнуть, дискредитировать и разрушить изнутри»? Когда мы ещё только начинали интересоваться Плащаницей, мы сделали вполне логичный шаг: вступили в BSTS (председателем которого в те годы был Родни Хор, а вице-председателем – Ян Вильсон) с вполне понятной целью, рассчитывая поучаствовать в конструктивных дебатах по интересующей нас тематике с другими энтузиастами, стоящими по обе стороны баррикад. И хотя в обществе нашлись члены, готовые, вопреки резко негативному отношению к нашей гипотезе, вступить в дружескую дискуссию с нами (в частности, можно назвать Яна Дикинсона), верхушка общества с самого начала добивалась, чтобы мы, как и все прочие исследователи – противники подлинности Плащаницы, помалкивали и держали свои идеи при себе. (Понятно, что таких противников в обществе было очень мало, и они считались «некооптированными» членами BSTS.)

В 1991 г. Клайв написал конспективное изложение нашей гипотезы, опубликованное на страницах «Newsletter», издаваемого BSTS, чьим редактором был Ян Вильсон, и высказал предположение, что общество может заинтересоваться этой темой. Но хотя статья была опубликована, у читателя не возникало ни малейшего сомнения в том, каково же отношение «вашего редактора» к этой гипотезе. Кстати, публикация сопровождалась перепечаткой статьи Изабель Пичек о том, что Леонардо не мог написать Плащаницу (аргумент, с которым мы полностью согласны). Если говорить более серьёзно, Вильсон предложил ряд своих собственных замечаний, уведомлявших бедного читателя, что наши изыскания основаны на медиумических контактах с духом самого Леонардо да Винчи!

Это была сознательно искажённая версия беседы между Вильсоном и Линн, состоявшейся в счастливые для них времена, в воскресенье, 22 апреля 1990 г., у неё дома в северном округе Лондона. Будучи парапсихологом, Линн на протяжении многих лет охотно принимала участие во всевозможных паранормальных экспериментах (так, например, в начале 1980-х гг. она в качестве добровольца участвовала в опытах по телепатии, проводившихся в Кембриджском университете). Неизменно проявляя живой интерес к необычайным сверхвозможностям мозга, она – как и Ян Вильсон, чья книга на эту тему «Сверхсознание», вышла в свет вскоре после разрыва отношений между ними, – начала самостоятельные опыты с «автоматическим письмом». Автоматическое письмо, широко используемое в терапевтических целях многими психологами ортодоксальных взглядов, практически всегда является результатом действия бессознательного. Вы просто держите в руке авторучку или карандаш, кончик которого едва касается бумаги, расслабляетесь, стремясь отвлечься, и ждёте, когда рука начнёт совершать непроизвольные движения. В результате на бумаге обычно появляются отдельные повторяющиеся буквы, несложные рисунки, имена и – если вам особенно повезёт – несколько связных фраз, смысл которых чаще всего отражает ваши недавние мысли или заботы. Поэтому неудивительно, что, когда Линн впервые с головой окунулась в мир исследований Леонардо, завитушки и случайные линии на бумаге сложились в имя «Леонардо». Линн призналась, что она – и притом совершенно независимо от других источников – получила информацию, содержавшую намёк на то, что Леонардо действительно создал Плащаницу, и называлась даже дата: 1492 г. Реакция Вильсона на это признание оказалась весьма любопытной, особенно в ретроспективе, с точки зрения сегодняшних дней. Он сказал: «Да, именно в те годы исчезла Плащаница…» (Впоследствии мы восприняли эти слова как намёк, что современная Туринская Плащаница, возможно, заменила собой прежнюю, более раннюю. Тогда он отрицал, что в их беседе вообще затрагивалась эта тема, и даже писал в «Forteen Times»: «Это – одно из многочисленных измышлений Линн Пикнетт».)

Линн обладает настолько цепкой памятью на такие события, что эта краткая беседа послужила единственной основой для обвинения её в медиумизме. Вильсон мог не сомневаться в её словах, ибо в те времена она рассматривала автоматическое письмо как действие бессознательного из глубин мозга, и её закорючки были удивительной новостью для неё самой. Линн также особенно подчёркивала, что их беседа была конфиденциальной, и он обещал, что называется, не открывать чужую душу. В этом стремлении сохранять всё в тайне не было ничего зловещего. Неудивительно, что она без особого смущения показала ему свои каракули и почувствовала, что ему что-то известно о них. Нисколько не сомневаясь в тот момент в её чувствах, с его стороны было явным предательством выступить публично с подобными нелепыми инсинуациями (целью которых была сознательная дискредитация нас обоих), особенно после того, как он дал слово не делать этого.

Обвинение в медиумизме использовалось как предлог для отказа от запланированного выступления, поскольку были основания считать, что BSTS склонно проводить достоверные и поддающиеся контролю исследования. Однако очень скоро стало ясно, что это не тот критерий, которым они руководствовались, выбирая оратора более привычного типа, с готовностью признающего, что Плащаница – подлинная. И тогда произошло событие, после которого мы просто не знали, что нам делать на правах членов BSTS – плакать или смеяться.

Это произошло на весенней сессии 1992 г. Исследовательница Норма Уэллер прислала свой доклад, который значился в программе под названием «Туринская Плащаница: новые открытия». В выступлении Уэллер был анонсирован новый метод получения увеличенных снимков, который позволяет выявить не замеченные ранее детали изображения на Плащанице. Но когда присутствующим был торжественно показан увеличенный снимок Человека на Плащанице, мы сразу поняли, в чём заключается суть её «новаторского» метода. Между тем истерия и ажиотаж в публике начали нарастать. Оказывается, Уэллер слегка подкрасила или тонировала изображение. Но главное ожидало нас впереди.