Я отложила в сторону книгу Айрис Гласс, которую читала с самого утра. В ней были, конечно, и советы по хозяйству (например, о том, как прочистить слив в раковине с помощью пищевой соды и уксуса или самостоятельно приготовить из оливкового масла и лаванды полироль для мебели). Но кроме этого тут были схемы для вязания, выкройки, ноты народных песен, которые хорошо играть по вечерам, и молитвы за моряков. Каждая глава заканчивалась «пословицами Айрис». Среди них были, например, такие: «Перемен не бывает, несмотря на то что все постоянно меняется» и «Надежда расцветает так же несмело, как бутоны у горшечного растения». Я загнула страницу в начале главы о вязании и штопке носков. В Тотнесе был магазин, торговавший пряжей, и я собиралась как-нибудь заехать туда и купить себе пару мотков. Может, мне удастся научиться вязать носки самой с помощью инструкций Айрис.

— А с Кристофером ты разговаривала?

— Нет! У вас там никто не подходит. Что случилось? Мег?

Я и не думала, что мне грустно, но вдруг услышала собственные рыдания.

— Мег? Что с тобой?

— Все нормально, — сказала я. — Нет, правда, все хорошо. Я ушла от Кристофера. Переехала.

— О, слава богу! И где же ты теперь? Почему ты не приехала к нам? Приезжай, мы о тебе позаботимся.

— Спасибо, мам, но мне здесь хорошо. Телевизионщики заплатили мне денег. Помнишь, та женщина, с которой я встречалась в Лондоне в прошлом году? Ну та, с рыбой-мечом? В общем, они все-таки решили взять мои книги. У меня вдруг появилась возможность выбора, и я совершенно неожиданно переехала сюда.

— Куда «сюда»?

— Это небольшой домик у моря. Я сняла его ненадолго — до тех пор, пока не придумаю, как быть дальше.

— Значит, ты все равно осталась в Девоне.

— Ага.

Что-то в ее интонациях заставило меня добавить:

— Это мой дом. У меня тут друзья, и много чего происходит.

— Новый мужчина?

— Нет! Мам, ну ты что! Я ведь только рассталась с Кристофером.

— И что ты планируешь делать?

Я немного подумала, прежде чем ответить.

— Буду писать статью. Хотя нет, это неважно. Статья — это ерунда. Мне кажется, мы придаем слишком большое значение планам. Я, может, буду вязать носки. А еще надо вернуться к роману, но не знаю, скоро ли я на это решусь.

— Так ты там одна, в этом своем «домике»?

— Тут еще Беша. Ей здесь ужасно нравится. Мы сегодня утром уже ходили гулять по пляжу. Смотрели, как встает солнце. И когда мы вернулись, я испытала такое удивительное чувство, словно внутри у меня оказалось намного больше пространства, чем было раньше. Я приготовила себе завтрак — именно такой, какой хотела, потом убрала со стола и вымыла посуду, и все это так легко, без усилий. Я не брала с собой много вещей, но у меня тут есть несколько книг и гитара, и любимая кружка, и кастрюля для варенья, и всякое такое, и мне приятно понимать, что никто их не сдвинет с места и ничего не разрушит, никто не войдет и не начнет со мной ругаться. Я думала, что буду долго тосковать и месяцами привыкать к переменам, но я уже чувствую себя так, будто никогда не вернусь назад. Мне одной тут очень… безмятежно. Здесь все не так запутанно. Я купила в местной лавке столько чистящих средств, ты не поверишь! Даже резиновые перчатки.

Я не стала говорить матери о том, что пользоваться всем этим я не собиралась — ведь теперь я прочитала книгу Айрис. Отныне для уборки дома я буду использовать лимон, уксус, соду, лавандовое масло и горячую воду. Я очень обрадовалась, узнав, что существует альтернатива всем этим средствам, напоминавшим мне о рекламных роликах, где показывали людей с идеальными зубами, героическим выражением на лицах и такими детишками, будто они собрались на митинг гитлерюгенда. Даже на бутылке с хлоркой, которую я купила, была изображена ухоженная женская рука, открывающая особую, защищенную от детей крышку.

— Хм-м, — проговорила мать. — Когда я ушла от твоего отца, я ела пирожные. Ты, может, даже помнишь это — ты тоже их ела с удовольствием. У меня было такое ощущение, будто мне можно делать все что угодно, потому что теперь не нужно думать, одобрит он это или нет. А пирожные он никогда не одобрял. Не сыр, не вино, не мясо, не соль, а именно пирожные — наверное, видел в них что-то женственное. Он терпеть не мог пирожные, потому что они были чувственные, липкие и пышные, и, наверное, еще потому, что их очень любила я. Он никогда не был сладкоежкой, и в этом нет ничего плохого, но он с презрением относился ко всем, кто любил сладкое. Помню, как-то раз я зашла на чай к Мэдди Купер, и она угощала меня сладостями. Это были такие маленькие слоеные штучки, она купила их в какой-то лондонской кондитерской. Мы с ней что-то праздновали, я уже даже не помню что. И вот сидим мы, пьем «эрл-грей» из фарфоровых чашек, едим эти изящные пирожные, и тут является твой отец (принес Калебу какую-то книжку) и — боже, я помню это так ясно, будто это было вчера! — говорит: «А вы, значит, как всегда, обжираетесь?» Ну что за свинство! И Роза, малышка Роза, которой тогда было не больше десяти, очень серьезно произнесла: «Какой вы злой, мистер Карпентер».

Мать замолчала. Я хотела было заметить, что у Розы вообще была удивительная способность говорить то, о чем другие только думают, но по вполне понятным причинам не произносят вслух. Она в этом смысле мало чем отличалась от попугая или несмышленого младенца. Но я ничего не сказала, потому что вдруг услышала, что мама плачет.

— Мег, — проговорила она. — Очень тяжело об этом говорить, но вообще-то я звонила, чтобы сказать тебе, что Роза умерла. Вчера. Самоубийство. Так пишут в газетах.

В деревенском магазине был свежий хлеб и базилик в горшочках. Я купила и того и другого, а еще небольшой брикет пчелиного воска и несколько лимонов. И по одному экземпляру всех британских газет, которые здесь были. Отбирая прессу и читая заголовки на первой полосе, я дрожала всем телом. Роза, определенно вдохновленная «Анной Карениной», бросилась под поезд.

— Чтива на месяц, — сказала женщина на кассе.

— Да, — произнесла я.

На прилавке перед ней стояли горшки с гиацинтами. Некоторые уже цвели — розовые, пурпурные, голубые. Я выбрала тот, на котором были одни только зеленые бутоны. Совершенно невозможно догадаться, какого цвета они станут, когда распустятся.

— И еще это, можно?

— Они по два пятьдесят, — предупредила она.

— Хорошо.

Вернувшись в свой домик, я поставила гиацинт на кухонный подоконник, развела огонь и погрузилась на несколько часов в чтение газет. Беша лежала у камина с таким блаженным видом, будто в целом мире никто никогда не умирал. Самоубийство Розы произошло на станции, о которой я ни разу не слышала, и не было ни одного свидетеля — по крайней мере, они пока не объявились. Это случилось, когда Роза и Дрю возвращались домой после проведенного за городом уикенда, но Дрю слишком тяжело переживал гибель Розы и ничего никому не рассказывал. В конце концов, я и не рассчитывала, что в газетах будет достаточно информации, зато я рассмотрела все фотографии Розы и прочитала каждый ее некролог. Я представила себе, как толпы журналистов сейчас валятся на голову Дрю подобно россыпи похоронных конфетти. Пообедав макаронами с оливковым маслом, листьями базилика и хлебом, я вышла в интернет, чтобы поискать себе мебель. Мне нужны были как минимум кухонный стол, стулья и кровать. Я еще раз взглянула на ту кровать, которую присмотрела в субботу. Ее могли доставить не раньше чем через месяц. Ну не могла же я спать месяц на диване, правда? Я еще никогда не покупала себе мебель. Если заказать через интернет, ее привезут на грузовике? Мне придется самой ее собирать? Все это вдруг показалось слишком сложным, и я почувствовала, как у меня тяжелеют веки, но все же заставила себя заказать самое необходимое, прежде чем захлопнуть ноутбук. Книги для статьи громоздились рядом со мной невысокой стопкой, я взяла оттуда ту, которая называлась «Как составить астральный план», и еще раз зевнула. Я устроилась на диване, открыла книгу, но не успела дочитать и первого абзаца, как глаза стали сами собой закрываться, и я сдалась — укрылась одеялом и уснула.