Я старался не смотреть по сторонам. Просто отдал этому человеку билеты – и он ушел. А другие пассажиры ворчали на него со всех сторон, потому что его узел всем мешал.

Мистер Беллингем дотронулся до моего рукава.

– Я могу кое-что рассказать вам про араба, о котором говорит мистер Стоун, – сказал старший инспектор. – Он привлек мое внимание, поскольку настаивал на том, что ему нужно взять свой узел с собой в вагон. Узел был огромный – он едва протиснул его в вагонную дверь. Он один занял целое сиденье. Но, поскольку пассажиров было не так много, как обычно, а объяснить этому типу, что с его тюком в багажном отделении ничего плохого не случится, а также потому, что он относился к тем людям, с которыми вообще бесполезно спорить, я плюнул и разместил его в пустом купе – вместе с его узлом.

– Он ехал один?

– Тогда я думал именно так – он ничего не сказал о том, что у него не один билет, и про своих спутников не упомянул ни словом. Однако перед самым отправлением, за несколько секунд до того, как поезд тронулся, в его купе сели еще двое мужчин, англичане. Контролер у барьера сообщил мне, что эти двое были с арабом и что он с самого начала предъявил три билета. Контролеру показалось странным, что первый пассажир явно был иностранцем, а другие два – англичанами.

– Вы можете описать двух пассажиров, которые присоединились к арабу в последний момент?

– Нет, вряд ли. Но это, наверное, сможет сделать контролер, в чью смену это все происходило. Когда эти двое сели в поезд, я находился в другом его конце. Все, что я успел заметить, – это то, что один из них выглядел совершенно обычно, а второй был одет как бродяга, в какое-то тряпье, и вид у него был крайне неприглядный.

– А на самом деле, – сказал я, понизив голос, – это была мисс Марджори Линдон, очень красивая девушка из хорошей семьи, дочь весьма известного и влиятельного человека. И к тому же невеста человека, который в недалеком будущем станет выдающимся государственным деятелем.

Затем я снова обратился к Беллингему – на этот раз достаточно громко:

– Я хочу, мистер Беллингем, чтобы вы немного превысили свои полномочия и оказали мне одну услугу – заверяю вас, что у вас никогда не будет причин пожалеть об этом. Так вот, я прошу вас отправить телеграфом по линии инструкцию с требованием задержать араба и тех, кто едет вместе с ним, и взять всех троих под стражу до момента получения иных предписаний. Полиция их пока не разыскивает, но она этим займется, как только у меня будет возможность соответствующим образом проинформировать руководство Скотленд-Ярда. И розыск будет очень тщательным. Но, как вы понимаете, пока у меня такой возможности нет, а терять нельзя ни минуты. Где комендант вокзала?

– Его нет. Он уехал. В настоящий момент всем распоряжаюсь я.

– Вы сделаете то, о чем я прошу? Повторяю, у вас никогда не будет ни малейшей причины пожалеть об этом.

– Да, если вы возьмете всю ответственность на себя.

– Я с радостью сделаю это.

Беллингем посмотрел на часы.

– Сейчас без двадцати девять. Поезд должен прибыть на станцию Бэйсингстоук в 9:06. Если мы протелеграфируем туда прямо сейчас, там успеют подготовиться и сделают все, что нужно, когда поезд остановится у перрона.

– Хорошо!

Телеграмму отправили.

Ожидать результатов нас проводили в кабинет Беллингема. Лессингем принялся расхаживать взад-вперед – все говорило о том, что он вот-вот утратит свое знаменитое самообладание. В том состоянии, в котором он находился, люди часто находят облегчение в движении, пусть даже бессмысленном. Неуравновешенный Сидней, напротив, развалился на стуле, далеко вытянув вперед ноги и глубоко засунув руки в карманы брюк. При этом он молча смотрел на Лессингема, словно метания политика по тесному помещению Сиднея, наоборот, успокаивали. Я же, пользуясь моментом, составил максимально полный и подробный отчет о деле, а затем отправил его с одним из полицейских, дежуривших на вокзале, в Скотленд-Ярд.

Затем я обратился к своим компаньонам:

– Итак, джентльмены, обеденное время уже давно прошло. Вполне возможно, что нас ждет довольно долгая и утомительная поездка. Так что осмелюсь предложить – давайте перекусим.

Лессингем отрицательно покачал головой.

– Я ничего не хочу.

– Я тоже, – эхом отозвался Сидней.

– Извините за то, что я говорю прописные истины, – сказал я, – но вы, мистер Лессингем, должны лучше, чем кто-либо другой, понимать, что ничем не поможете делу, если из-за упадка сил станете неспособным адекватно оценивать ситуацию и действовать. Так что пойдемте поедим.

Я чуть ли не силой оттащил обоих, Лессингема и Атертона, хотели они этого или нет, в буфет. Сам я съел обычный обеденный набор блюд. Мистер Лессингем с трудом справился с тарелкой супа. Сидней заказал порцию блюда под названием «цыпленок с ветчиной», выглядевшего не слишком соблазнительно, и лишь несколько раз ковырнул его. Он оказался еще более несговорчивым, чем Лессингем, и мне так и не удалось убедить его выбрать что-нибудь более легкое, но питательное.

Покончив с котлетами, я уже собирался попросить принести мне порцию сыра, но тут в буфет торопливо вошел Беллингем, держа в руке телеграмму.

– Птички упорхнули, – выдохнул он.

– Упорхнули?! Каким образом?

Вместо ответа железнодорожный инспектор протянул мне бланк телеграммы. Взглянув на него, я прочел:

Описанных лиц в поезде не оказалось. По словам кондуктора, они сошли в Воксхолле. Телеграфировал в Воксхолл, чтобы по возможности за ними установили наблюдение и предоставили вам дальнейшую информацию.

– Этот парень не промах, – сказал Беллингем. – Я имею в виду того, кто отбил эту телеграмму. То, что он протелеграфировал в Воксхолл, должно быть, сэкономит нам кучу времени. Наверное, мы вот-вот получим оттуда новости. Ну-ка, а это что? Не удивлюсь, если это они и есть.

Как раз в этот момент в помещение буфета вошел посыльный и вручил Беллингему конверт. Тот открыл его, и мы все втроем впились глазами в лицо главного инспектора. Прочитав текст, он издал удивленный возглас.

– Этот ваш араб и двое его приятелей, похоже, любопытная компания, мистер Чэмпнелл, – сказал он.

С этими словами он передал лист бумаги мне, и я принялся читать содержавшийся в конверте документ. Текст был составлен в форме доклада. Лессингем и Сидней без всяких церемоний склонились над моим плечом и также принялись водить глазами по строчкам.

Пассажиры поезда, следовавшего на Саутгемптон и отправившегося с вокзала Ватерлоо в 7:30, по прибытии в Воксхолл пожаловались на шум, доносящийся из одного из купе в вагоне 8964. Они заявили, что крики и взвизги в купе начались с того самого момента, когда поезд отошел от перрона вокзала Ватерлоо, – создавалось впечатление, будто там кого-то убивают. Из подозрительного купе вышли араб и двое англичан – явно те самые, о которых говорилось в телеграмме, отправленной из Бэйсингстоука. Они заявили, что все в полном порядке, – просто они шумели, поскольку им было весело. Араб сдал три билета до Саутгемптона, каждый на одного пассажира. Когда его спросили, почему он это делает, он объяснил, что все трое передумали и дальше ехать не собираются. Поскольку никаких следов борьбы или насилия в купе обнаружено не было, равно как и во внешности всех троих пассажиров, а следовательно, очевидные причины для их задержания отсутствовали, все трое были отпущены. Они сели в четырехколесный экипаж с номером 09435. Араб и один из его попутчиков забрались внутрь, третий мужчина устроился на козлах. Они попросили кебмена отвезти их в Лаймхаус, на Коммершиал-роуд. Кеб, который они наняли, уже вернулся. Возница показал, что высадил всех троих пассажиров на углу Коммершиал-роуд и Сатклифф-стрит, неподалеку от Ост-Индских доков. Они зашагали куда-то по Сатклифф-стрит, причем англичане шли впереди, а араб следовал за ними. Затем все трое свернули направо, и больше кебмен их не видел. Возница также заявил, что всю дорогу сидевший внутри экипажа англичанин, который был одет в такую рваную и грязную одежду, что он даже не хотел его везти, без конца издавал какие-то жалобные, хнычущие звуки. Они настолько беспокоили кебмена, что он дважды слезал с козел, чтобы проверить, все ли в порядке. Оба раза ему отвечали, что ничего страшного не происходит и что беспокоиться не стоит. Кебмен считает, что оба англичанина были либо слабоумными, либо просто не в себе.