– Вы появились после битвы и сразу же проследовали к алатам, а потом надолго отлучились к дриксам. Будь иначе, вы бы знали, что Ульрих-Бертольд вновь покрыл себя славой. Прошу меня извинить, но я не хочу ничего упустить.

– Разумеется, смотри́те, – великодушно разрешил Марсель, ему и самому было любопытно. Видеть Рокэ против шпаг, алебард, тесаков и кинжалов Валме уже доводилось, а вот как у него с этой штуковиной? Валме чуть не спросил Райнштайнера, как такое чудо называется, но, вглядевшись попристальней, опознал его как «шестопер». Такие хранились в оружейной Валмона среди двуручных секир и прочих топоров, катершванцевский отличался разве что своими размерами и явно требовал от владельца чудовищной силы.

И сила была немедленно явлена – тяжеленная дура прямо-таки запорхала, причем куда быстрей, чем прежде, но и цель у нее оказалась не в пример проворней – Алва заметно превосходил Придда в скорости… Вернее, так показалось в первые мгновения, но потом виконт свое мнение изменил. Рокэ отнюдь не метался по кругу, и быстрее Валентина он не был, но вот как ему удавалось ускользать от выписывавшего хитрые петли оружия, понять не выходило. Удары летели непрерывно, с разных сторон и под разными углами, круговые, которыми деревья валить, и тычки, кои вынесут крепостные ворота… Только вот Алва всегда оказывался на полшага дальше.

– Впечатляюще, конечно, но в чем смысл, и как это у Рокэ получается? – вопросил непонятно кого виконт. Ответ последовал незамедлительно, Райнштайнер не желал отвлекаться от зрелища, но был не прочь его обсудить.

– Умение понимать и предвидеть перемещения противника и его оружия, – сообщил барон, – это очень важно. Если вы не можете парировать удар, а шестопер Ульриха-Бертольда парировать просто глупо.

– Еще бы, – согласился Валме, – тут только пушечный ствол подставлять.

– Поскольку подобное невозможно, остается либо бегство, либо защита движением.

– Рокэ угадывает?

– О, он делает еще лучше, и я рад случаю понаблюдать подобное своими глазами.

Посмотреть и в самом деле было на что. Бойцы продолжали отплясывать нечто дикое и вместе с тем куртуазное, причем скорость еще больше выросла. Нет, может быть, быстрый выпад с уколом в грудь и оказался бы лучше, но… уверенности в этом у Марселя не было. Из предложенных Райнштайнером возможностей он выбрал бы бегство, но для этого еще требовалось отвязаться от разбушевавшейся мельницы.

– Первый маршал, если вы еще этого не поняли, не просто предвидит атаку и опережает её, – начав наставлять, бергер не останавливался. – Нет, он своими движениями определяет, как и куда его можно будет атаковать, тем самым сужая выбор таких возможностей. Это крайне интересно, познавательно и должно быть полезно не только молодому Придду.

– Я бы все-таки удрал, – совершенно честно признался Марсель. В ответ раздался смех.

– Вы тоже великий боец, виконт. Если дуэль будет на языках, я от вас убегу, но смотрите. Важно не только войти в поединок, но и разойтись. Это было проделано безупречно.

– Это было проделано, – буркнул виконт, глядя, как вдосталь намахавшиеся и напрыгавшиеся «фоители» салютуют друг другу, – это было роскошно. Лучше б справилась с деревом только дикая кошка…

– Если вы имеете в виду рысь, – Райнштайнер соизволил повернуться к собеседнику, – то она в схватке ведет себя несколько иначе.

– И после схватки, видимо, тоже, – кивнул виконт, а из центра круга уже гремело:

– Фот! Фы фсе фители, к шему нато стремиться. Пфе! Фы носите фаши тыкалки, но от топрого зтарого орушия они фас не зпасают. Я путу упифать фсякого, кто путет назтолько глюп, што захотшет меня тыкать! Только дфишение, только пыстрота, но пыстрота умная. Вы не плохи, что пегут от тряпки, фы – фоители…

– Я постарался объяснить виконту Валме суть происходящего, – сообщил кому-то Райнштайнер, и Марсель немедленно обернулся. Бергер говорил с Алвой, возвращение которого залюбовавшийся Катершванцем Марсель прозевал. – Мне кажется, виконт вполне понял смысл твоих действий.

– Он это умеет. – Рокэ поискал глазами и нашел-таки у края палатки незатоптанный снег, которым и обтер лицо. – Так вот, возвращаясь к нашему разговору – брось ее. Как косточку абехо.

– Что бросить? – несколько растерялся Марсель, на всякий случай растопырив пальцы.

– Скуку. Во-первых, если ты вдруг не заметил, вернулся твой утренний кошмар, а во-вторых, мы едем туда, куда нам очень не хочется. Ойген, где Ариго? Он мне нужен.

– Ты оставляешь армию на Германа? – уточнил Райнштайнер. – Но маршал Эмиль скоро будет совсем здоров.

– Я оставляю армию на тебя. – Алва соизволил застегнуть воротник, надо же, он умел мерзнуть. – Пока маршал Эмиль не будет совсем здоров; дальше – как хотите. Ариго едет со мной. Вместе с Эпинэ.

За ювелирные лавки Руппи взялся не просто так. «Львы» узнали, что негоциант, помогавший местным предателям сговариваться с Гетцем, выдал замуж старшую дочь за ювелира из Олларии. Перед самым мятежом счастливый супруг умудрился устроить попойку в ознаменование годовщины своего брака и собрать на нее золотых дел мастеров. Никто из них ни до, ни позже в дурном замечен не был, но проверить всех, кто хотя бы лизнул горной зелени, следовало. Вот Фельсенбург и проверял все лавки по очереди, якобы подыскивая подарки, что требовало тщательных осмотров и длительных разговоров. Пока знакомое ощущение гадливости и потребность то ли убить, то ли высадить окно не накатывали, зато подбор драгоценностей неожиданно захватил. Двойные именины в ратуше приближались, и Руппи хотелось, чтобы украшением Сэль на них была не только собственная красота.

То, что уломать девушку принять дорогую вещь будет непросто, Руппи понимал, но принимать пока было нечего. Да и откуда бы во, что ни говори, фрошерской провинции взялись бы серьги или браслет, способные удовлетворить сына Волшебницы Фельсенбурга? Мелкие, тусклые камни в простеньких оправах и грубоватые, подчас дутые браслеты не годились, но у оставленного напоследок олларийца Руппи повезло. Причем дважды.

Рыжий белокожий мастер при виде столь значительной персоны запер лавку и предложил пройти в дом. Руппи с готовностью согласился и был препровожден в недурно обставленный кабинет без окон, зато с тремя дверями.

– Прошу вас сюда, – рыжий взмахом руки указал на высокий стул у обтянутого темным бархатом стола и вытащил связку ключей. – Не желаете вина или шадди?

Руппи не желал, вернее, он обещал отцу Луциану отказываться от любых угощений. Ювелир не настаивал; отперев ближайшую дверь, за которой обнаружилось что-то вроде шкафа, он принялся извлекать заготовки весьма недурных колец и браслетов.

Приличные камни и жемчуг тоже отыскались; обычно голубые глаза просят о сапфирах, но Руппи отчего-то приглянулся звездчатый аметист, который отлично бы оттенили крохотные бриллиантики. У мамы была такая брошь – цветок фритиларии на серебряном стебельке всяко интересней вечных ландышей, но не повторять же, тем паче рыжий фрошер вряд ли сравняется с лучшим ювелиром Эйнрехта.