2012Кузнечик, поющий о смерти, заходится долгим смехом – словно у бабушки с камнем на сердцесорвалось легковесное словотень скользит по стеклу, застыло стекло,насекомые кишат, говоря, что это – мечта языка, но что есть язык если не то,что ткется на прожилках их крыльевЧто значит сказать «сейчас» теперь, если сейчас скользит в жесте, словно человексдвигает очки на лобНаш багаж сложен на небе, на нас двадцать одежек, каждаяфраза – симфонияЯ не вешала занавески на эти окна, пронзенные поздним утренним светомПрохожусь со щеткой в руке, а большой палец на насадке пылесосаПетли времени слабеют, сползают, спадают – и некто выходит из того, что принадлежало емуили ей, ей иль ему, ему и ей, ему и ему, ей и ей, – справедливо ль тогда,что мы брошены летать, несясь одинокоДевочки танцевали в мертвом свете, трупы лежали в свете живом – а на девочек техглазели мужики со ртами как влагалища племенных кобылицВсякий резкий разрыв требует гибкости воображеньяСеребряная река необратима, но ты внимательно наблюдаешь за устьем ееТо, что пишешь, обретает независимость – пусть ты проворен, дерзок, хитери мудрТак ты проводишь день, который сам по себе – могучая сила, но наводитна важный вопрос: «Как ты добрался туда?»Все страдание в яйце – как его высосать из скорлупы и выбросить прочь?2012 Ян Пробштейн

Роберт Греньер (1941)

О речи

«Мои стихи существуют в моей голове. Не нужно их ни произносить, ни писать»

Рэндольф Дад

Они не более устные, чем письменные, итак, это переход от Уильямса, то, чего я сейчас хочу, это хотя бы найти дорогу назад к слову внутри головы, которое было мыслью или ощущением, формирующимся из «безбрежной» тишины/шума сознания, постоянно переживающим мир как пробуждение / сон, слова появляются, и это слова стихов, написаны ли они, произнесены или озарили голову в видении реальности язык просыпается во снах или где-то еще, на улице в доспехах / одежде. Эти слова стихов должны иметь какое-то отношение к формам письменного устного употребления (например, к норвежскому / американскому диалекту), в которых они могут быть услышаны / увидены, но языковой инструмент не имеет никакого значения сам по себе, т. е. разговорные шумы или письменные буквы – это знаки реальности слов в голове (некоторые из них оказываются «интересными» / записанными, еще часть из них напечатана / стала широко известной / декламируется толпе).

То, что не приходит в голову в процессе письма, отвлекает внимание.

Зачем имитировать «речь»? Разнообразные носители американской речи во рту любого из нас обладают исключительной властью повседневного употребления, ритмическим давлением и т. д. Это только так. На мой взгляд, все слова говорят одно и то же, или: почему бы не преувеличить, как это делал Уильямс, и в наше время провозгласить отвращение к «речи», направленное, как и его бичевание «сонета», на то, чтобы избавить нас, создателей мира, от повторения прошлого, построенного на мучительно тянущихся формальных привычках. Я НЕНАВИЖУ РЕЧЬ.

Есть «миры, созданные на языке / о которых и не мечтали люди». Мы не знаем ограничений, налагаемых речевыми моделями / конвенциями, хотя те, которые навязаны, например, узуальные синтаксические конструкции, необходимы, чтобы начала проявляться «осмысленность»; до тех пор, пока письмо не прояснит атмосферу.

Что может быть сделано? Очевидно, больше никаких сонетов, и не в «эксперименте» сила.

Первый вопрос: где эти самые слова? Затем (и здесь вышеуказанное мнение Дада кажется неполным): как их лучше всего распространять без искажения, чтобы можно было передать общеизвестный образ мира?

Я хочу написать, что такое мысль / где чувства / слова рождаются. Например:

“ЛАЗУРЬ

лазурь

аз ура

ад зура

– Луи Зукофски (Из «Все: собрание коротких стихотворений, 1956–1964» – Нортон, 1966)

«ПЕЧЬ КАРТОШКУ

печь картошку для»

– Гертруда Стайн

(из книги «Нежные кнопки» в «Избранном из Гертруды Стайн» под ред. Ван Вехтена, Современная библиотека, 1962)

1971 Ольга Соколова

Предложения в сторону птиц[284]

1975 Ольга Соколова

Рэйчел Блау-Дюплесси (1941)

Цветок

вспоминая О’Киф

1.Футляр для ножа сломанпоявляется белый нож2.Твердый цветок.Скала скалы.3.Полоса безграничного расколотого давленияэто темный глаз в центреэто сустав центраэто толчок в бурлящем центреэто жизнь в птичьих гнездах.1980 Анастасия Бабичева

Мегалиты

1987 Анастасия Бабичева

Черновик 5: Разрыв

1 Soi – себя, soie – шелк (фр.) (Прим. пер.)

Август – сентябрь 1988

Примечание автора: Удаленные и зачерненные места предназначены быть аллюзией на материалы ФБР о Джордже Оппене, которые я получила согласно Акту о свободе информации, когда редактировала «Избранные письма» Оппена. «Маленький ребенок сам» – из «Могилы Анатоля» Стефана Малларме в переводе Пола Остера. «Активность подавления…» – объясняющая интерпретация Регины Шварц; заметка о памяти как интерпретации у Мэри Якобус. «Уместно вернуться» – из Люси Иригарай. Черные книги – Ансельма Кифера. «Кто-то» – танцор Шарон Фридлер; «эта форма» происходит из японской музыки: o – введение; ha – рассеяние; kyu – рывок к завершению.

2001 Александр Уланов

Тед Гринуолд (1942–2016)

Из книги «Здравый смысл»

ПродолжаетсяРитмБьет из динамикаТела начинают двигатьсяКаждое жаждетПочти повиснутьНа другом телеОни встали потанцеватьПары как общийЗнаменатель хотяНесколько троек и четверокМожно заметитьНа полуСпины просвечивающие черезОдежду приобретаютНеземное сияниеСловно все вещиНевообразимые преждеС развитием событийПроявилисьХорошо проводя времяВ перерыве между песнямиВыдыхая говоряДруг другуКак веселоСледующий – медленный или быстрыйМожно с вами потанцеватьТрудно сказатьПрямиком беря влевонебеса заносит в Багдадиз моего сознанья скопированы, сложенывместе, изучены и переведеныони получают свою нефть из «колодца»столь же любимого, как китайская письменностьЯ хватаю и делюсь, как торчащим маякомполным опытом небесного содружествачьи удостоверения тучи(см. условия внутри) и то как они изгибаютсяА уговаривает Б познакомить с ДР любит С но ненавидит тебяЗ храпит пока Y отмечает место Хкрая веков мешкают и спешат,пока я выдергиваю штепсель и укрываю пледом ЕВоздушные вихри протыкаютВоздушные вихри протыкают мою рубашку насквозьЧерез окно где закатная грязьИ посылают мне рулоны как приманкуЧерез водные нервы АмерикиКак только оказался на другой стороне чего-тоЯ расслабляюсь и становлюсь кем-то ещеНе то чтобы я веду себя иначеКак раз действую не так частоНебо предлагает мне утешение и кабинетИ звезды которые держу в ящиках столаНа мне нет одеждыТолько дымка и нимбЯ воображаю себяСимпатягой с фонариком над головойСтучащимся в дверь ночной поройЧтоб позаимствовать чашку сахараУ прекрасной соседкиКоторая недавно въехалаДаже без одежды на заднице«Можно ли взять у васВзаймы чашку сахара»«Конечно Садись, милыйУстраивайся поудобнее»Я расслабился улетев на большую медведицуПолностью уравновешенная погода встречаетсяПолностью уравновешенная погода встречаетсяСо взглядом полностью неуравновешенного мозгаКовыляющего сквозь глаголыРоса покрывает ботинокМелкими наблюдениямиНагромождая в органичном единстве инвалидное кресло и стульчакСобака вплывает и трубка выскальзывает и бумагаЧастично лежит на подъеме небритой ногиХрапит как пила вгрызаясь в славу новых бревенЧитатель вскоре роняет голову в просветленииИли это сон без сновиденийВ городе где носСтановится иногда водоулавливающим клочком туманаНа лицеДвигаясь к реке в предложенииСидя на кормеСидя на корме своей лодкиОбдувающей вечером мое лицоМыслями я путешествуюНа другой берег рекиВ маленький городок начинающий зажигать огниВчера я был тамХодил по улицамГоворя «Привет!» соседям и друзьямЧто они делают сейчасПриходят домой с работыПриветствуя поцелуемСадятся ужинатьПроводят время со своей старухой и детьмиСмотрят новостиУ меня предчувствие что я никогда