– Я ее скоро верну. И самое важное: с этого момента ты никому не должен говорить ни о Сирьеле, ни о нашей встрече, ни о твоих снах. Никому, только мне. Все это выходит за рамки тех законов, которым меня учили в школе. И выходит за рамки всякой логики. – И, уже отойдя довольно далеко, он прибавил: – Мы с Селиной всегда ловили себя на том, что начинали грезить, едва подходили к старому дому в Авиньоне, выставленному на продажу. Я потерял ребенка, его выкрала судьба. И я боюсь возненавидеть свое ремесло. Там у тебя в книжке есть номера лото. Думаю, надо попробовать сыграть. Хотя я до сих пор не знаю, поверил тебе или нет.

Оставшись один, Вик отправился в густой Галатский лес[67], расположенный к северу от Парижа. С автострады он съехал на государственное шоссе, потом на муниципальное. Судя по адресу, указанному в записке, и по указаниям навигатора GPS, ему осталось несколько километров.

Вик посмотрел на часы. Мать Селины, скорее всего, уже добралась до больницы, потому что выехала из Авиньона три часа назад. Вик объяснил ей по телефону, что Селина проспит еще долго и он приедет, как только появится возможность. Объяснять причину своего отсутствия у него не было времени: мобильник разрядился и он снова оказался вне зоны доступа.

Глубокая рытвина на дороге вернула его к действительности. Оси клацнули, и машину резко бросило в сторону, но он успел выровнять руль. Солнце над ним исчезло, и необычно густой лес сомкнулся над головой, словно пытаясь раздавить. Может, в этом было скрытое предупреждение? Домов вдоль дороги становилось все меньше.

Вик и так и этак прокручивал проблему в уме, но все не мог понять, каким образом Стефан-из-будущего – хотя он отказывался даже допустить что-либо подобное – мог написать на стене имя Сирьеля. Какую роль играл старый коллекционер в этой мрачной истории? И откуда вообще берется мощный дар предвидения? Во всем этом не было никакой логики.

Он свернул на дорогу, уводившую метров на сто в лес. В конце дороги виднелись крепкие ворота и высились кирпичные стены с полукруглыми арками с каждой стороны. Дом был огромных размеров и на вид казался старым. Вик поставил машину возле решетки и позвонил в домофон, над которым виднелась маленькая камера.

Ему ответил хриплый голос:

– Да?

Вик поднес к глазку свое удостоверение:

– Вик Маршаль, судебная полиция. Я хотел бы поговорить с господином Сирьелем.

После короткой паузы домофон зашуршал.

– Открываю. Проходите через подъезд. Гостиная будет прямо перед вами.

Металлические створки разошлись в стороны и впустили Вика на очень широкий и очень зеленый двор. За аккуратным рядом деревьев был припаркован большой внедорожник. С крыши, обвивая весь дом, спускался плющ, а наверху дымила каминная труба. Почувствовав ком в горле, Вик подошел к входной двери. Никто, кроме Кисмета, не знал, что он собрался наведаться в эту зеленую нору. И он никогда не найдет подходящих слов, чтобы все объяснить начальству. Этот визит должен остаться в тайне. Любой ценой.

Он толкнул дверь и вошел в дом, держа оружие под рукой.

Стены просторного круглого холла, явно специально затемненного, были сплошь увешаны огромными картинами на религиозные и батальные сюжеты, и было в их чередовании что-то болезненное. Вик пробежал по ним взглядом. Собрание полотен, само по себе великолепное, вызывало пугающе мучительные чувства, поскольку на всех без исключения картинах были представлены смерть, насилие и боль. В них божественное соединялось с ужасным, и располагались они таким образом, что казалось, будто они хотят всю вину за войны и человеческое безрассудство переложить на Бога и религию. Осунувшиеся, искаженные болью лица говорили о безмерных страданиях. Вик дрожал от волнения. Обернувшись назад, он оцепенел перед одной из картин.

Под золоченой рамой ясно читалась надпись: «Избиение младенцев». На переднем плане два обескровленных тельца зарезанных кинжалами малышей, на заднем – испуганные дети на руках бегущих матерей. Но самым страшным было выражение лиц этих женщин в пурпурных плащах, их широко раскрытые рты, выкрикивающие весь свой ужас прямо в небо.

Точно такое же лицо было у Аннабель Леруа. И восемнадцать кукол, расставленные в изножье кровати, очень напоминали этих детей на руках у матерей.

– Потрясающая картина, правда? Это Гвидо Рени.

Вик вздрогнул и оглянулся. В дверях соседней комнаты, довольно далеко от него, стоял человек лет шестидесяти-семидесяти в серых фланелевых брюках и синей рубашке. Разглядев его лицо, Вик с трудом скрыл удивление. Все оно было покрыто сероватыми бляшками, похожими на рыбью чешую. На вид человек был хрупким и слегка горбился. Вряд ли он мог бы поднять такое тело, как у Либерман.

А Сирьель продолжал говорить, не приближаясь:

– Рени изобразил акт любви в самом его отчаянном проявлении, когда матери пытаются защитить своих детей от рук убийц. Взгляните еще на подобные картины Беллини, Пуссена и других художников. Перед вами самые яркие примеры живописания страданий.

По-прежнему держась на расстоянии, Ноэль Сирьель пригласил Вика пройти дальше в дом:

– Входите, но не приближайтесь ко мне… Соблюдайте дистанцию, хорошо?

Вик пошел за ним, мало что понимая. У Сирьеля какое-то заразное заболевание или он сам боится контакта? Он двумя пальцами держал капсулу с каким-то лекарством и очень внимательно в нее вглядывался, как ювелир вглядывается в алмаз. Полицейский вошел в комнату с великолепными книжными шкафами, где книги соперничали друг с другом красотой обложек. Сирьель приблизился к камину с открытым огнем, стоящему посередине комнаты. В камине догорали поленья.

Сирьель предложил Вику сесть на приличном расстоянии от него, у другого конца стола, выделанного из цельного ствола дерева, а сам остался стоять. Справа маленький экран камеры слежения показывал, что происходит у ворот возле домофона.

– Могу я узнать, чему обязан визитом столь молодого и столь амбициозного полицейского?

– Почему же амбициозного?

– Иначе вы пришли бы вдвоем. Я полагаю, обычно вы работаете в паре.

Вик решил перейти прямо к делу:

– Я расследую убийства, совершенные с особой жестокостью и извращенностью. Расследование привело меня в музей Дюпюитрена, а затем я, естественно, вышел на того, кто его финансирует, то есть на вас.

– Логика неумолимая, – заметил старик. – Ну и?..

– И как мне кажется, я поступил правильно. По всей очевидности, убийца был вдохновлен одним из ваших полотен, картиной Гвидо Рени. Странное совпадение, не находите? Дюпюитрен, теперь эта картина…