Я заставил себя позавтракать, потом плотно пообедать, после чего принялся вместе с Фредди отрабатывать ту фигуру, которой мы будем пользоваться для спасения Розы. В этот раз планировалась не пирамида, а плоская конструкция, похожая на ленту, при помощи которой мы надеялись вытащить обратно мою жену.

Я буду в центре, удерживаемый двумя страсбургскими раввинами за руки, а за ноги – двумя монахами-таоистами из Шаолиня, летящими туда по таинственным политическим причинам. Я понятия не имел, что именно пообещал им Фредди, чтобы они согласились к нам присоединиться, но в полетном зале я обнаружил восемнадцать других раввинов, тринадцать тибето-буддистских монахов и, конечно же, Стефанию.

Не будучи особенно уверенным в своих способностях к медитации, я тщательно проверил свои химические «ракетоносители».

Мы все облачились в белую униформу танатонавтов. Каждый вглядывался в экран, где отображались линии наших сердцебиений и электроэнцефалографической активности.

Мои спутники уже закрыли глаза, готовые сдавить грушу выключателя при сигнальном звонке. 16 часов 56 минут, гласил индикатор. 16 часов 57 минут…

Я собирался умереть во второй раз, но это будет моим первым добровольным вылетом. Несколько лет я отправлял других на Континент Мертвых, пришла пора и мне попасть туда! Я был уверен, что пропаду, умру раз и навсегда, но у меня не было выбора. Желание спасти Розу было сильнее опасений и сомнений.

16:57:10

Рука на выключателе стала липкой от пота.

16:57:43

По обеим сторонам от меня Фредди и Стефания выглядели особенно торжественно. В бассейне мы многократно репетировали наши па-де-де, чтобы добиться идеальной слаженности движений, чтобы пройти так далеко, насколько это понадобится. Фредди надеялся, что мы сможем достичь пятой коматозной стены. Я рассчитывал, что сумею перехватить Розу задолго до Моха-5. У меня не было никакого опыта межзвездных полетов.

16:58:03

Стартовый зал погрузился в полумрак, чтобы нас еще больше расслабить. Григорианские псалмы мягко возносились к потолку. Сейчас я понимал, какой успокаивающий эффект могла иметь эта музыка на уходящих танатонавтов.

16:58:34

Внезапно распахнулась дверь. Словно в тайском театре теней, возник долговязый силуэт. Я его тут же узнал. Рауль. Он собирается заснять мое крещение смертью? Нет, он бросил на меня косой взгляд и, не колеблясь, натянул на себя белую униформу и прошел к стеклянному пусковому пузырю. Как и мы, Рауль сел в позу лотоса и взял в руку выключатель «ракетоносителей».

16:58:56

Опять распахнулась дверь. Грациозный силуэт с волной белокурых волос, на мгновение вспыхнувшей в свете мерцающих лампочек аппаратуры, направился к пусковому креслу. Как и Рауль, как и я, Амандина еще ни разу не уходила в полет. Сейчас она сделает это для Розы. Для меня.

Она была одета в одну из наших униформ. Впервые – если не считать ее свадьбы – я увидел Амандину не в черном, а в белом. Она подключилась к еще одной аппаратурной стойке и вонзила себе в руку иглу, сквозь которую через минуту хлынет в нее смертоносная жидкость.

16:59:20

Я улыбнулся. У меня действительно, по-настоящему, самые лучшие друзья на свете. И если правду говорят, что друг познается в беде, что ж, видно, так оно и есть. Их присутствие придало мне новых сил. Как же мне повезло, что я нашел этих ребят. У меня самые лучшие друзья на свете!

17:00:02

Первый, второй, третий арпеджо токкаты Баха. Третий звонок, извещающий, что вот-вот распахнется занавес, прячущий тропинку в небеса. Сезам, откройся! Сделай так, чтоб мы не врезались на том свете в непробиваемую стенку!

17:00:25

– Готовы? – спросил Фредди, обращаясь ко всем и ни к кому.

Двадцать восемь голосов прозвучали в унисон:

– Готовы!

Сколько раз я слышал эти слова, не задумываясь над их настоящим смыслом!

Раввин отсчитывал:

– Шесть… пять… четыре… три… два…

Не спрашивай себя: «Чем же это я здесь занимаюсь?» Стисни зубы. Сожми ягодицы.

– …один. Пуск!

Мокрой рукой я сдавил грушу выключателя. Представил, как ледяные растворы хлынули по моим венам… Я умираю!

Ваш страх смерти не больше чем трепет пастуха, когда он стоит перед Властителем, готовым наложить на него десницу, чтобы оказать великую честь. Разве дрожащий пастух не чувствует радости, что удостоится королевской милости? Может быть, он даже сам не понимает, почему дрожит?

Ведь что есть смерть, кроме как новое рождение в ветре и растворение в небесах?

И что значит перестать дышать, кроме как освободить дыхание от волн беспокойства, чтобы суметь вознестись и найти Бога, не встречая больше никаких помех?

Лишь когда пьешь из реки молчания, ты можешь слагать подлинные гимны. Лишь достигнув вершины горы, ты сможешь наконец начать настоящее восхождение. И лишь когда земля завладеет твоими членами, ты сумеешь исполнить истинный танец.

Халиль Джебран. «Пророк».

Отрывок из работы Фрэнсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»

Стефания права: пока сам не умрешь, не сможешь понять, что это такое.

Это невозможно описать словами. Я попробую, конечно, поделиться с вами теми эмоциями, что мне довелось испытать. Но все же имейте в виду (если вам, разумеется, еще не доводилось умирать), что мои слова не больше чем легчайшее прикосновение к подлинной сути.

Кое-какие из ощущений неизъяснимы, но я испытал их все, в день, когда ушел на тот свет, чтобы попытаться спасти жену, пока ее не перехватил Континент Мертвых, тот самый континент, что я так долго изучал.

Сразу после нажатия на кнопку пуска мне показалось, что ничего не произошло. Нет, серьезно, совсем ничего. Я даже решил встать и объявить всем, что вышла осечка и что надо попробовать еще раз. Я заколебался, боясь выставить себя в дураках, и решил подождать еще минут пять, на случай, если событие все же произойдет. Я новичок, но другие хорошо в этом разбираются. Если они не шевелятся, то, наверное, все в порядке.

Я зевнул. Это, наверное, анестетик действует. Мне кажется, будто я немного пьян. Кружится голова. Я переключил внимание на спину, чтобы держать ее прямо, как об этом сто раз напоминала Стефания.

Последняя отчетливая мысль была о Розе: я должен ее спасти. Я знал, что вот-вот умру. Накатили воспоминания. Я еще маленький и в первый раз катаюсь на американских горках. Тележка медленно ползет по пологому скату. Достигнув вершины, я думаю, что отдал бы все на свете, чтобы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте, но тележка уже несется вниз, дети вокруг вопят то ли от ужаса, то ли от восторга, а я закрываю глаза и молюсь, чтобы эта пытка кончилась поскорее. Она не кончается. Меня бросает вправо, тут же влево, переворачивает вверх тормашками, не за что ухватиться, а в голове мелькает мысль, что вот так наказывают тех, кто боится!