Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Есть, есть…
— Ага!..
Но тут в разговор вступил бухгалтер.
— Овощи-мовощи, фрукты-мрукты… Вырастить еще мало, собрать надо. Об этом с Москвой разговор был, о технике. Колхоз, говорил Ибрагим Москве, должен свой автопарк иметь, настоящий, а не ходить, просить — дай, пожалуйста, автобаза! Возьмем уборка. Спать минуты нет, а городской шофер спать надо. Воскресенье ему надо. Суббота, короткий день. Какой короткий, когда уборка — час как месяц! Арифметика!
— Точно, — поддакнул Ибрагим, — он тонну привезет, пиши ему две. За двадцать километров, пиши тридцать. Иначе ему невыгодно. — Ибрагим даже ладони вскинул: — А государству выгодно?
Председатель уже зажегся и не ждал расспросов.
— Иметь машины — еще не все. У нас техники много. А как ремонтировать? Нужны настоящие мастерские, станки! Чуть поломка, свой механик чик-чик — и обслужит. С него и спрос… Не на завод же вести. Там комбайн если и день простоит — это тысяча центнеров хлеба! А если неделю?!
Склонив голову, Ибрагим цепко прищурился. И мы, евшие этот хлеб, словно почувствовали, чего он стоит.
— Ну-ну, — обронил Федор, — помогаем же тебе. Выкручиваешься.
— Шибко ты умный, — сказал Ибрагим, — первый раз тебя вижу.
Тут директор воскликнул:
— Фу-ты, ну-ты, совсем забыл познакомить. — И он представил их друг дружке. И всем стало смешно от этого запоздалого знакомства. И чокнулись за хорошие отношения и взаимовыручку. Но Федор все-таки заметил:
— В пределах законности!
Директор укоризненно взглянул на Федора, покачал головой.
Заскрипела входная дверь. В сени ввалилась гармоника, загудели мужские голоса. Ибрагим поднялся, вышел. Вскоре музыка выплеснулась на улицу, растаяла. Ибрагим вернулся, объяснил: соседи заходили лошадь просить. Свадьба у них…
— Куда скотину в такую грязь? Тяжело! — нахмурился Хасан Резванович и, не дождавшись ответа, добавил: — А ведь дал небось? Транжирщик…
Внезапный порыв ветра ударил в ставень, дробно застучало по окнам. Председатель чуть заметно вздрогнул, с лица сбежала улыбка. И эта внезапная перемена в нем, гудение ветра снова родили странное чувство напряженности: словно бы в доме не все ладно, и мы тут не совсем кстати, и пора уходить.
— Град, что ли? — Ибрагим прислушался, покачал головой. — Значит, к морозу… Выходит, прав старик… Есть тут у нас один, лучше барометра. А мы еще картошку не выкопали.
— Успеешь! — сказала жена. — Другие еще не начинали. А у тебя путевка за границу — пропадет!
— Под снегом останется, — не слушая, перебил Ибрагим. — А я обещал по три кило на трудодень.
— Больше получится, — заметил главбух.
— Может, и больше, но лучше не обещать. Обманешь — худо будет, не простят. А мы только на ноги встали… — И, взглянув на главбуха, вдруг заговорил громко, точно желая пресечь возможные возражения: — Если бы еще комбайн уборочный был в порядке, а то поломки, сваривать надо, к соседям ехать за трансформатором. Опять время! А тут эта путевка…
Он уныло и как-то просяще взглянул на жену, но та отвела глаза.
Снова стукнула дверь в прихожей. На сей раз без музыки, без топота. Лишь робко скрипнула половица. Биреза, выбежавшая в сени, позвала:
— Брагим…
Председатель поднялся. Он был бледен, даже глаза потемнели. Нашарил шапку, сказал:
— Ну вот, плохо… — И медленно вышел…
Иван Иваныч пытливо взглянул на Хасана Резвановича, ковырявшего вилкой помидор.
— Такая жизнь, — сказал главбух, — налево свадьба, направо слезы. Тракторист умирает. Рак.
Стало слышно, как позванивают от ветра стекла.
— Вместе колхоз поднимали, — Резваныч взял чайник, взболтнул остатки: — За тракториста! Какой человек! Операцию сделали, доктор сказал: близко бензина не ходи, отдыхай. А он на трактор сел, за день поле картошное спахал. Потом лег, больше не встал…
Вошли хозяева. Биреза села, зажав между коленями руки. Ибрагим в надвинутой шапке оперся о косяк. Вдруг совсем по-мальчишески сморщился, прикусил губу. Все молчали.
— Плохо, — сказал он сипло, — детишки остаются.
— Что поделаешь, Брагим, — поежилась жена. Она встала, сцепив пальцы, посмотрела на чемодан. — Хорошо, едешь. С людьми развеешься.
А Ибрагим словно не слышал:
— Скопаем картошку, поделим натуру. И детям его, конечно, поможем. Учиться им надо. — Он посмотрел в окно, в холодную мглу, где мокла под дождем неубранная картошка.
— Вообще-то, конечно, езжай, — вздохнул директор. — Приедешь, поговорим… Дело у нас к тебе.
— Дело? — оживился Ибрагим, которому сейчас любая зацепка нужна была, как спасательный круг. — Дело обсудить надо! А ты говоришь — езжай. Какое дело?
И директор, кашлянув, стал говорить, как важно сейчас на заводе создать условия для рабочих, в первую очередь — питание. Особенно зимой. На городских базах не овощи — одно горе. А в колхозе — и хранение на высоте, и парники. Хорошо бы нам контакт держать. Конечно, все будет, как выражается Федор, «на законных основаниях».
— О чем разговор! — раскинул руки Ибрагим. — По госцене и колхозники вам удружат, не таскаться по базарам. Время дорого!.. Все сделаю, все, я — за. Только обсудить с людьми надо.
— Ну обсуди, обдумай.
Мы поднялись из-за стола. Биреза, прильнув к мужнину плечу, подавала каждому руку.
— Остаешься? — сказал Иван Иваныч.
— Куда ехать? — бодренько ответил Ибрагим, покосившись на жену. — Дел-то, видишь, сколько. И твое вот решать надо. Уж как-нибудь потом…
И снова нас кидало по расхлестанному проселку. Директор опять хватался за парторга. Резваныч охал: «Вай, берегись!» Но это никого не смешило. А Федор сказал:
— Есть у нас сварочные аппараты, и станок найдется. Надо ему подбросить, зимой самый ремонт.
— Надо, — отозвался директор, — такому надо…
НА КРАЮ ЗЕМЛИ
Остров выплыл из тумана, похожий на огромного кита с теряющимся в сумерках хвостом. Парни, девчата в фуфайках и малицах первыми выбежали на берег встречать катер.
— Иван Николаевич, Иван Николаевич! — кричали они нашему капитану, который стоял на корме, коренастый, в выцветшем кителе, и, запрокинув голову, улыбался во весь рот. Он всех тут знал на побережье пролива Югорский Шар, и его все знали. Он был добрым вестником с материка, привез с оказией письма, приветы.
Позади оставался тяжкий путь по штормовому Карскому морю, болтанка в шесть баллов, и этот поселок с десятком изб на топком травянистом берегу и унылой перспективой голой тундры казался на первых порах заброшенной глухоманью.
…Ненцы, разбиравшие почту, спрашивали: «А журналы привезли? «Огонек» есть?», «А правда, что скоро у нас будут телевизоры?» Да и сама почта — письма от инженеров, врачей, студентов, бывших островитян, работающих сейчас по всей стране, — все это никак не вязалось со словом «глухомань».
На катере остался нести вахту штурвальный Гриша, а мы с главным инженером амдерминского радиометцентра Владимиром Бегуном и капитаном пошли в поселок.
Иван Николаевич показывал
