– Точно ли без измены?

– Точно. Я бы почуял.

– И я бы почуяла, не чутьем, так сердцем. Значит, если еще будут звонить?…

– Нету меня в деревне. Уехал – никому не докладывал. Трубу тебе оставил, как обычно.

– Тут к тебе целая делегация приходила намедни, из наших, из местных. Приходили-то ко мне, а просят про тебя. Хотят, чтобы ты на сходе выступил и объяснил перспективы.

– На фиг! Я им не цыганский барон, сами взрослые. Что за психология такая колхозная, не могут они без председателя!

– И не председатель, а уважают. Так от веку заведено. Ты ведь теперь у нас самый-самый, хоть и молоденький. Это же не на должность, а поговорить, понять, чтобы с оглядкою друг на друга, не вразнобой. Община, Лешенька, не колхоз, колхозов отродясь здесь не знали, не ведали.

– Никак без этого?

– Что делать Лешенька, обычай таков.

– Ладно, вернусь с охоты – устроим вече, скажи им.

– А если Юлечка, или Женечка Мавридина позвонят? Нинка с бакалеи рассказывала, что обе на тебя Капустиным приворот заказывали. Главное дело, обе тайно, а все равно все все знают. Но ты даже не беспокойся, я и без сплетен всю чую и все перехвачу, когда надо. Юля-то – год как замужем, а все равно…

– Да, мне равнобедренно, пусть себе колдуют, раз нравится. Приедут из города – встретимся, а так – ни для кого меня нет… Ну-ка лежать! Совсем развинтился, гусь мурманчатый! Жратву почуял, а ведь я его утром кормил…

– Сам разбаловал. Он и не злой, я же не спорю, а как бы – озорник. Против него даже Васька с Шимкой помирились, вместе интриги из-за печки плетут, за то что он их все гоняет да обижает.

– Ну уж и обижает! Просто ему играть хочется, а в твоей избе простора нет. Обижать я ему запретил – за своих не бойся. Зря не хочешь переезжать ко мне, объективно мала у тебя жилплощадь для всех нас скопом. Я тебе за пять минут все переправлю, захочешь – так и с избой вместе, во дворе полно места.

– Какая есть. Нет, Лешенька, избушка моя, как ты ее называешь, хоть и не твои хоромины, старше Стеньки Разина, родная, всегда со мной была, теперь навеки здесь стоит, и я при ней буду, пока жива, а в тесноте – да не в обиде. Тесно – только потому и тесно, что твоему оглоеду не побегать, не развернуться, а сама изба просторная. Да и не велик путь – от тебя ко мне на соседнюю улицу… Я тебе покушать приготовила, первое, второе, да салат по-городскому, да кисель, да к чаю напекла! Давай-ка поешь, исхудал ведь как, одни глаза остались.

– Ни фига себе исхудал – девяносто семь кило! Если бы не качался и не бегал – так уже был бы, твоими стараниями, колобок в сметане!

– Это что, почти шесть пудов по-старому? Ну и где они в тебе? При твоем росте и не видать ничего, одни ключицы торчат! Все равно кушать полезно, сейчас я принесу и сама заодно, еще ничего не ела за весь день. Леша…

– Что, Леша? Ну что ты так смотришь? Ну вот… Только этого не хватало! Все же в порядке? Все нормально, бабушка. Я тебе говорю, я обещаю, ну пожалуйста…

– Это они тебя опять извести хотят, что подманивают?

– Кто – они?

– Не знаю… ты же не рассказываешь, кто? Адовые.

– Гм… Если я что-то понимаю в абстракционизме… Короче – не извести, баб Ира, хуже. Гораздо хуже. А я пока не готов…

– Самое мощное препятствие любовному грехопадению – это многовековая мудрость человечества, на которую всем начхать.

Филарет крякнул, но все же спросил, как ни в чем не бывало:

– Ты это к чему?

– Абстрактно, в порядке самосовершенствования, ни на что не намекая, ни на тебя, ни на некую С…

Встретились прямо на Невском, у входа в «Центр», внизу, ровно в одиннадцать часов, потому что Арсений Игоревич хотя никогда не опаздывал, а и раньше на работе не появлялся. Велимир оказался на месте встречи первым, но и Филарет отстал от него на какие-то секунды.

Вчера они праздновали долго и скромно, до полуночи, почти на трезвую голову, бутылка бургундского не в счет, да и ту втроем опустошили едва до половины. Потом Велимир встал – пора, дескать, домой, но и Филарет, Свете и Вилу на удивление, тоже засобирался, оговариваясь какими-то важными домашними бытовыми делами… Вил уверен был, что Филарет тень на плетень наводит, а сам вернется ночевать; видимо, и Света догадалась об этом же, либо он ей незаметный знак подал, поскольку она моментально успокоилась и обоих поцеловала на прощание в щечку, по-сестрински…

Но это было вчера, а сегодня пришел день, который сулил много нового, да мало хорошего… Так думал Велимир, так думал и Филарет, хотя оба они вовсе не сговаривались в думах своих, да и хорошее с плохим понимали для себя не одинаково.

– Привет.

– Привет.

– Как?…

– Все нормально, а у тебя?

– Та же фигня. Папка, надеюсь, с тобой?

– Угу. – Филарет качнул рукой, показывая драгоценную папку с документами.

Велимир уже не так строго таился и расправленного наружу чутья хватило почувствовать легкое-прелегкое подтверждение своим домыслам насчет Филарета: вернулся и ночевал. Счастливчик…

– А тебе какое дело до этого?

– Ты о чем?

– Сам знаешь, о чем.

– Ну, извини, позавидовал, не больше.

– Ладно. У меня неважные предчувствия насчет итогов предстоящего совещания.

– Только предчувствия??? Ты неисправимый идеалист, Филарет Ионович, если рассчитываешь, что наши деньги так легко разменяются на «ихние» документы. Впрочем, мои предчувствия подсказывают мне, что мы с тобой все равно сумеем добиться справедливой оплаты нашего труда.

– Федотович.

– Да, точно, Федотович. Ну, извини еще раз, опять ошибся, теперь не забуду.

– Извиняю, хотя ты ошибся намеренно. Поднимаемся?

– Веди, командир, я прикрою тыл.

В приемной оба переглянулись и дружно качнули головами один другому: Игоряныч просто глупец, что променял Светку на Илону. Буквально несколько дней их не было в конторе, но за это время они успели притереться характерами, сдружиться в какой-то мере, девушку понять и узнать, если уж не друг друга… Светка-красавица оказалась, при ближайшем рассмотрении, добрейшая душа, настолько беззащитная и доверчивая, что от этого производила впечатление набитой дуры, а ведь она вовсе не дура… Не Архимед, не академик Абрикосов, но и не Илонка… Эта тоже смазливая, тоже высокая, но…

– Совсем другой сорт, правда? Илюша, а что, шеф разрешил курить тебе прямо здесь, в предбаннике?

– Тебя не спросил. Велено подождать, он занят пока. Вилюша. С волосами ты лучше смотрелся, не таким уродцем. На крутого пацана все равно не тянешь. – У Илоны и раньше матерные слова слетали с языка легко и быстро, как капель весной, но это в кулуарах, а здесь же она официальное лицо… Ну-ну, быстро освоилась с ролью главной наложницы…