– Что?

– Мамочка говорит, что тоже любит тебя.

И впервые за этот год, думается мне, Карла наконец-то прочувствовала мамины слова.

* * *

– Ты знал ее раньше? – спросила Карла, входя в мой кабинет на следующий вечер. Она теребила в руках какой-то конверт. Николь всегда говорила, что Карла унаследовала эту нервную особенность от меня.

– Кого?

– Элеанор. Ты знал ее до того, как она стала нашей няней?

От одного звука ее имени у меня сдавило грудь.

– Да, мы вместе учились в старших классах.

– Она была твоей девушкой?

– Нет, не совсем так.

– Просто подругой?

Я потер затылок.

– Так тоже нельзя сказать.

– Я тебя не понимаю, – непонимающе откликнулась Карла.

– Знаю. Но это сложно объяснить. Мы были самими собой и одновременно – одним целым. У наших отношений не было названия. Мы просто помогали друг другу выживать.

Она кивнула, входя в комнату и усаживаясь на стул передо мной.

– Именно так она и сказала.

– В смысле?

– Гм, я хотела, чтобы ты это прочитал. – Она положила на стол конверт. – Это от Элеанор. Она написала письмо в тот вечер, когда ушла, и подсунула мне под дверь. И только прошлым вечером я прочитала его и подумала, что тебе тоже следует это сделать.

Она откинулась на спинку стула, терпеливо ожидая, когда я открою конверт. Внутри оказались письмо и фотография, от которой я не мог отвести глаз.

На ней были запечатлены мы с Элеанор на студенческом балу. Мы выглядели такими юными, совершенно не ведающими, какие испытания уготованы нам судьбой. Мы были такими счастливыми, такими свободными…

– Какой уродский костюм, – заметила Карла, и я усмехнулся.

– Но во времена моей юности это было мазёво.

Она застонала.

– Папа, никто больше не говорит «мазёво».

– А что говорят? «Улет»? «Крутяк»? «Жесть»? – поддразнил ее я.

Она закатила глаза.

– Читай письмо.

Я отложил фотографию и развернул листок бумаги. И, читая эти строки, я вспоминал все, что так любил в Элеанор Гейбл.

Карла,

Мне не хватит слов, чтобы выразить, как я сожалею о том, какой все приняло оборот, но все же попытаюсь. И думаю, лучше всего начать с самого начала.

Когда я училась в выпускном классе, моя мама умерла от рака. Я была совсем юной, потерянной, сломленной. И именно тогда мы познакомились с твоим папой. Он был рядом со мной в самые мрачные дни в моей жизни, наполняя ее светом.

Он знал о моей боли и называл мои душевные шрамы прекрасными.

Он стал моей первой любовью, но это было не просто романтическое увлечение. Он даже не был моим парнем, мы и целовались-то всего пару раз.

Он был самим собой, я – собой, но мы были единым целым.

Твой отец спас меня. Без него я бы не выплыла из своего горя.

Потеря матери – это невосполнимая утрата.

Мама угадывает твое настроение по сердцебиению, когда ты еще не способен произносить слова. Для мамы ты всегда прекрасна, даже если ты считаешь, что не заслуживаешь любви. Мама успокаивает бурю сомнений в твоем сердце. Мамина любовь всепоглощающа.

Иногда кажется, что мама знает тебя лучше, чем ты сама. И вот однажды мама уходит…

Ты чувствуешь себя обделенной. Ты еще многое не узнала, многое не поняла. Ты вдруг лишилась смеха, улыбок, поддержки и любви.

Но со временем я научилась верить, что мама всегда рядом. Я угадываю ее во всем. Каждый раз, видя что-нибудь прекрасное, я вспоминаю, что мама по-прежнему существует на свете.

Я знаю, что она не исчезла, как бы реальность ни доказывала мне обратное, потому что мое сердце расцветает от ее любви, и пока оно будет биться, будет жить и мама.

А как же твое сердце? Ты думаешь, что оно разбито и уже никогда не сможет радоваться? Твое сердце безупречно и открыто навстречу всем радостям этого мира, которые ждут тебя впереди. И каждый раз, когда тебе понадобится напоминание, приложи ладони к груди и почувствуй мамину любовь в каждом ударе сердца.

У тебя все будет замечательно, Карла.

И даже больше.

Но я хочу попросить тебя об одной вещи: позаботься о папе. Правда в том, что он будет нуждаться в тебе сильнее, чем ты в нем. Потому что не ощущает мамину любовь в ударах своего сердца. Его воспоминания о Николь живут в твоих глазах. В твоей улыбке. В твоей любви.

Ты спасаешь отца. Без тебя он не справится.

И даже если ты никогда не простишь меня и будешь и дальше ненавидеть, если никогда больше не вспомнишь обо мне… я хочу, чтобы ты знала, что я рядом. Днем и ночью. Если я понадоблюсь тебе, я всегда приду на помощь, Карла, потому что ты так много для меня значишь. И не потому, что ты дочь Грейсона, а потому, что ты человек, который должен помнить, что он не одинок.

Если ты захочешь позвонить, я всегда отвечу. Я все еще здесь.

Элеанор.

P.S. Я знаю, что тебе больно, но твои шрамы прекрасны.

Я положил письмо на стол и выпрямился.

– Круто.

Карла кивнула.

– Да. – Она провела руками по волосам и наклонилась ко мне. – И… когда ты собираешься позвонить ей?

– Что?

– Когда вернется Элеанор? – Я вскинул бровь, и она театрально вздохнула. – Папа, ты издеваешься?! Ты ведь только что прочитал письмо.

– Да, и оно потрясающее, но это не значит, что Элеанор вернется.

– Что? Конечно, значит.

Мне хотелось согласиться с ней. Мне хотелось выскочить из дома и мчаться к Элеанор, чтобы сказать, что мы готовы. Но я все еще не мог этого сделать.

– Карла, мы многое пережили за последние несколько месяцев, и нам еще предстоит долгая работа. Я беспокоюсь о тебе и твоей сестре. Если мы с Элеанор будем вместе, все может измениться. Так что пока мы будем лишь втроем.

– Послушай, я знаю, нам всем пришлось нелегко, и иногда я добавляла тебе проблем, но, папа, ты заслуживаешь счастья. Это правда. Ты ведь тоже считаешь, что я заслуживаю счастья, а если его заслуживаю я, то и ты.

Я улыбнулся ей.

– Я счастлив. У меня есть ты.

Она застонала, шлепнув себя ладонью по лицу.