Опыт проводился с непонятным сооружением из трех гигантских труб серо-черного металла, уложенных на громадные деревянные станины. Каждая труба с одного конца была заделана, а другой, открытый, указывал куда-то за реку, примерно в направлении Героев. Все три трубы были с небывалым тщанием установлены на земляном бугре, примерно в сотне шагов от палатки Горста. Неумолчный шум людей, лошадей и всевозможных работ не давал бы ему заснуть, если бы он ночами не лежал, по обыкновению, без сна. Перед глазами стоял дым Дома утех Кардотти, где он отчаянно искал короля. Маска в полумраке лестницы. Закрытый совет в момент лишения Горста должности, с неизменно уходящей при этом из-под ног землей. Объятия Финри, в горячечном пылу неутолимого желания. Опиумный дым першит в горле, а он все плутает по извилистым коридорам Дома Кардотти, где…

– Прискорбно, не правда ли? – вклинился голос Байяза.

На мгновенье Горсту показалось, что маг прочел его мысли.

«Ну а как же, черт возьми…»

– Прошу прощения?

Байяз царственно раскинул руки, охватывая картину людского копошения вокруг труб.

– Такие деяния человека, а все равно он во власти переменчивой небесной стихии. Уж о войне и говорить нечего. – Он еще хлебнул из чашки, брезгливо поморщился и выплеснул остатки на траву. – Когда человека можно убивать в любое время суток, зимой и летом, при любой погоде, то получается, только в этом и проявляется наша цивилизованность?

Он усмехнулся сам себе.

Перед магом в почтительном поклоне согнулись два пожилых адепта из университета Адуи, все равно что пара священнослужителей на персональной аудиенции у Бога. Один, по имени Денка, был призрачно-бледен и дрожал. Другой, Сауризин, то и дело отирал блестящий от пота лоб, в морщинах тут же вызревали новые росинки.

– Лорд Байяз, – кланяясь, он пытался одновременно улыбаться, но не получалось ни то ни другое, – я полагаю, погода улучшилась настолько, что можно приступать к испытанию устройств.

– Наконец-то, – стегнул его взглядом маг. – Так чего вы дожидаетесь, проводов зимы?

Адепты пошли обратно к бугру, при этом Сауризин сердито ворчал на коллегу. Далее последовали дебаты на повышенных тонах с целой дюжиной распорядителей в фартуках. Разгоряченный спор – с размахиванием руками, тыканьем в небо и привлечением каких-то медных инструментов, – велся насчет ближней трубы. Наконец один распорядитель жестом фокусника извлек откуда-то длинный факел, просмоленный конец которого лизали языки огня. Адепты с подручными заспешили прочь, ныряя за короба и бочонки, закрывая ладонями уши. Факельщик подошел к станине с рвением не большим, чем приговоренный к эшафоту, и горящий конец факела на вытянутой руке поднес к трубе. В кудрявом завитке дыма взлетели искры, послышался негромкий хлопок и шипение.

Горст нахмурился:

– Это что…

От ударившего по ушам грохота он пригнулся, схватился за голову. Ничего подобного он не слышал с той самой поры, как гурки во время осады Адуи что-то такое проделали с подкопом, отчего сто шагов стены обратилось в обломки. Ошарашенно выглядывали из-за щитов гвардейцы. Забыв про отдых, таращилась от костров изможденная обслуга. Несколько человек пытались удержать обезумевших лошадей, но две вырвали из земли кол коновязи и помчались, волоча его за собой. Горст медленно, с опаской распрямился. Над трубой курился дым, а вокруг хлопотали распорядители. Денка с Сауризином ожесточенно о чем-то спорили. Какое именно действие, помимо шума, должно было произвести устройство, оставалось загадкой.

– Ну что, – Байяз сунул в ухо палец и потряс, – по крайней мере, громкости им хоть отбавляй.

Над долиной расходилось эхо от громового раската, даром что небо, наоборот, расчищалось.

– Слышал? – спросил Треснутая Нога.

Зоб пожал плечами. Небо по-прежнему укрывали облака, хотя в их толще уже проглядывали синеватые прорехи.

– Может, снова дождь собирается.

Доу занимали другие мысли.

– Как там у нас дела на Старом мосту?

– Они со светом набросились, но Скейл их удержал, – сообщил Треснутая Нога. – Обратил вспять.

– Ну так они, не успеешь оглянуться, опять нагрянут.

– Сомнений нет. Думаешь, он удержится?

– Если нет, у нас прибавится хлопот.

– Половина его людей находится через долину с Кальдером.

Доу спесиво фыркнул.

– Самый что ни на есть, кого я в решающий час хотел бы иметь у себя за спиной.

Треснутая Нога и двое его соседей хмыкнули.

Зоб считал, что все надо делать по-правильному. А значит, нельзя позволять кому-то смеяться за глаза над друзьями, неважно, даже если потешными.

– Этот парень еще может тебя удивить, – сказал он.

Улыбка Треснутого расплылась еще шире.

– Я ж забыл: вы с ним как то яблоко от яблони.

– Да, я его считай что на руках взрастил, – тяжелым взглядом смерил его Зоб.

– Это многое объясняет.

– И что же?

Доу повысил голос:

– Вы, двое! Как стемнеет, можете на Кальдера хоть хрены дрочить, а пока у нас есть дела поважней. Что там с Осрунгом?

Треснутая Нога ответил Зобу колким взглядом и обернулся к своему вождю.

– Союз взял частокол, идет бой за южную часть городка. Впрочем, думаю, Ричи их удержит.

– Пусть только попробует отступить, – рыкнул Доу. – А середина у нас не прогибается? Нет такого, чтобы они перешли мелководье?

– Чего-то там топчутся, маршируют, но не…

Голова Треснутого внезапно исчезла, а Зобу что-то угодило в глаз.

Воздух раскололся от оглушительного треска, а в уши вонзился воющий гул. Что-то шибануло в спину, да так, что Зоб упал и покатился. Он кое-как встал и, согнувшись, стоял как пьяный, покачиваясь на ходящей ходуном земле.

Что-то беззвучно орал Доу, указывая куда-то выхваченным топором. В ушах свербел лишь безумный, заполошный звон. А вокруг всюду пыль – удушающие клубы. Зоб чуть не запнулся об обезглавленный труп Треснутой Ноги. Поверх кольчуги хлестала кровь. А еще у него недоставало руки – в смысле у Треснутого, не у Зоба. У Зоба-то обе были на месте, он проверил. Почему-то окровавленные; неизвестно, в чьей крови. Надо бы, наверное, вынуть меч. Зоб помахал рукой, но непонятно, как далеко находилась рукоять. Вокруг суматошно носились люди, мутными силуэтами в сумерках. Зоб потер уши. Все равно ничего не слышно, одно гуденье. На земле, бесшумно вопя, сидел карл, рвал на себе кольчугу. Из нее что-то торчало. Для стрелы слишком толстое – оказывается, осколок камня.

На них что, напали? Но откуда? Пыль постепенно рассеивалась. Вокруг словно вслепую шатались люди, сталкиваясь друг с другом, опускаясь на колени над ранеными; с перекошенными лицами, неопределенными жестами. Лишился верхней половины один Герой; древний замшелый камень своротило с места, он поблескивал свежеотколотой гранью. Вокруг его основания разбросаны мертвецы. Не просто мертвые: расплющенные, разодранные в клочья. Сложенные и завязанные узлом. Вспоротые и выпотрошенные. Изувеченные так, как Зоб никогда прежде и не видывал, даже после черной работы Девяти Смертей в Высокогорье.