Пришел на почту, написал Варваре Петровне подробное письмо, шагнул было к застекленному окошку с табличкой «Прием посылок» и вдруг задумался:

«Интересно, за какого чудака примет меня сейчас вон та белокурая в окошке? Совсем ведь еще девчонка».

И Батурин пошел в обход — к заведующему.

«Он, конечно, знает, что к чему, все поймет с полуслова».

Но, переступив порог кабинета заведующего и увидев перед собой человека еще моложе себя, смутился:

— Скажите, а можно отправить посылкой небольшой ящик… земли?

— Земли? — Заведующий внимательно посмотрел на вошедшего. — Отчего же, можно. Сдайте в окно номер два. Зинуха! — зычно крикнул он через фанерную перегородку. — Прими у товарища посылку да помоги запаковать получше, земля у него тут.

Когда вобравший голову в плечи Сергей подошел ко второму окну, белокурая уже ждала его.

— Это у вас земля?

— У меня.

— Волгоградская?

— Почему волгоградская?

— Ну, тогда из Севастополя или Одессы?

— Да нет же…

Белесые выгнутые косички вздрогнули.

— Неужели из Ленинграда?

Сергей хотел сказать девчонке, что она снова ошиблась, но та быстро взяла сверток, развернула, бережно потрогала землю:

— Ну, конечно, ленинградская! А знаете, как я догадалась? По цвету!

— Ты что же, была в Ленинграде? — удивленно спросил Батурин.

— Я — нет, но мама в прошлом году была и этим летом опять собирается. Мы теперь двое работаем, так что ей уже легче будет поехать. Да и откладывать никак нельзя: могила отцовская там. Соседи говорят, весною памятник даст осадку…

Девчонка разговаривала с Сергеем, как со своим, давно знакомым ей человеком, словно и мысли не допускала, что он может чего-то не знать о ее жизни, говорила, будто продолжала недавно прерванный разговор:

— А можно, я земли у вас немного отсыплю? Одну капельку?

Батурин с секунду колебался, но разрешил.

Через несколько минут фанерный ящик со всех сторон покрылся сургучными печатями. Сергей получил квитанцию, но отошел от окошка не сразу. Он еще немного постоял, дожидаясь, пока белокурая аккуратно переложит в цветастый конверт отсыпанную щепотку земли, и только после этого, поблагодарив, направился к выходу.

Очутившись на улице, он сквозь большое, тонко подрагивавшее от трамвайного гула стекло каким-то боковым зрением снова увидел белесую, почти детскую голову с двумя тонкими изогнувшимися косичками, в глубокой задумчивости склонившуюся над раскрытым пестрым конвертом.

Придя через час на работу, Батурин написал редактору заявление с просьбой предоставить ему на три дня дополнительный отпуск за свой счет для срочной поездки в Калязин «по неотложному личному делу».

ЗА ДЕРЕВНЕЙ ГЛУХОВО…

За деревней Глухово есть братская могила. Я прихожу сюда каждый раз, когда мне доведется побывать в этих местах, и каждый раз долго не могу оторвать взгляда от мраморной фигуры воина, стоящего на одном колене у гранитного надгробия.

Тихо спят солдаты под приспущенным гвардейским знаменем. Осененные тем же тяжелым бархатом, буйно растут цветы.

Сколько здесь спит сердец? Если через каждое из них проросла хотя бы одна гвоздика, я не берусь сосчитать…

Я видел много могил под Москвою, но на этой как-то особенно много цветов. И все гвоздика, гвоздика, высокая и багровая…

Чем пристальнее вглядываюсь я в белое, мраморное лицо гвардейца, тем все чаще и чаще начинает казаться мне, что я его где-то встречал, что мы с ним давно и хорошо знакомы. Вот и сейчас стою подле него с тем же тревожным чувством.

Короткий ежик волос. Худые, слегка ввалившиеся, совсем юношеские щеки. Крутой наклон головы. Широко открытые глаза. Шинель на рослой фигуре чуть-чуть топорщится: сукно у шинели жесткое, а надета она на эти плечи, видать, совсем недавно…

Ну, конечно же, я хорошо знал этого парня! Он служил в нашей роте, он ходил с нами в разведку, он, как и все мы, получал из дому — от матери или от невесты — клетчатые треугольники писем, аккуратно отвечал на них: «Жив-здоров», — не ответил лишь на последнее…

Может быть, это Вася Кузнецов, или Кузя, как его звал старшина первой гвардейской роты 213-й воздушно-десантной бригады? Может быть, это вокруг него так бушует багровая гвоздика в солнечный ветреный день?

Кстати, такой гвоздики я не видел еще нигде: на упругих стеблях цветы вытянулись почти в человеческий рост, и от этого пыльца их все время попадает в глаза, до боли разъедает веки, так что смотреть становится трудно.

Если бы я не читал раньше надписи, высеченной на черном гранитном надгробии, я, наверно, не сумел бы прочесть ее сегодня — ветер нынче резкий, порывистый и все время дует прямо в лицо. Но я уже давно помню эту надпись наизусть:

«Живущие вам бесконечно должны…»

Вот тем девчатам, всей бригадой шагающим в поле с очень веселой, задумчивой и немного грустной песней, им ведь тоже режет сейчас веки пыльца от гвоздики, выросшей возле деревни Глухово. А вот эта старуха, по-моему, вообще никогда не отходит от этих цветов. Потому-то они и выросли такими высокими!

Много подписей можно поставить под словами: «Живущие вам бесконечно должны…»

КРЫЛЬЯ

Тракторы трех колхозов, сойдясь с разных сторон в одном треугольнике возле деревни Заболотье, каждую весну между собой как бы спор вели: кому «нейтральную зону» запахивать? Каждый раз передние колеса их останавливались на одном и том же заранее определенном рубеже и дальше ни шагу.

— А может, все-таки махнем? — говорили ребята помоложе. — Чего зря земле пропадать?

— Нет, — отвечали им те, что постарше. — Понятия не имеете, так молчите. А земли у нас вон сколько!

И опять оставался нетронутым таинственный треугольник поля.

А земля словно привыкла к тому, что ее здесь наверняка не потревожат, — спала спокойно, вольготно, и полевые цветы не спешили на ней расцветать, будто хорошо понимали, что в запасе у них целая весна и целое лето. Только в конце мая начинали вспыхивать тут синие искры васильков, а ромашки распускались и того позже, но на высоких стебельках стояли потом до конца лета.

В этом месте когда-то упал и разбился наш «ястребок», атакованный пятеркой «мессеров». Сперва, говорят, называли точную дату случившегося, потом срок тот забылся, потерялся среди тысяч других.

А этой весной появилась тут странная, никому не знакомая женщина. Вышла как-то утром из дальнего леса, увязая в рыхлой земле, пересекла только что поднятое плугами поле и остановилась у незапаханного клина. Долго стояла, потом ушла.

Трактористы переглянулись:

— Кто такая? Может, так просто, прохожая?

Но на следующее утро незнакомка пришла снова и опять в задумчивости остановилась у того же самого места.

— Вчерашняя?

— Вроде бы да.