– Короче, он сейчас по кладбищу шарится, – коротко изложил диспозицию Ровнину плечистый парень в серой куртке, как видно один из соглядатаев. – Сейчас вон ту сторону обойдет, потом свернет к центральной аллее. Ну а после к себе вернется.

– А чего шарится-то? – как всегда, не смогла смолчать Женька. – С какой целью?

– Жратву ищет, – пояснил волкодлак. – Печеньки там, конфетки. Сюда народу на могилы родных немного ходит, но все же заглядывает то и дело кто-то.

– Шкурку ему подкармливать надо, а то она ослабеет, – добавил Ровнин. – Одним духом сыт не будешь. На это я, собственно, и рассчитывал.

– Минут двадцать у нас есть до его возвращения, – глянул на часы парень. – Пошли, а то припоздаем.

Пошли. Побежали! Волкодлаку было хорошо, он перекинулся в свой звериный облик и шустро припустил по узеньким кладбищенским дорожкам, которые за это время неплохо изучил. А вот людям пришлось куда сложнее, им нужно было не отстать от сливающегося с ночной темнотой зверя, лавировать между местными достопримечательностями, пытаться не наткнуться на колья оград, да еще и ноги у них то и дело скользили по размокшей от дождя земле.

Ба-а-ам-дзы-ы-ынь!

– Ой, блин! Чуть не навернулась! – пискнула Мезенцева. – Это чего такое? Колокол?

– Кандалы, – на ходу ответил ей Ровнин. – Дело к полуночи идет, а ночь сегодня дождливая, вот они и проснулись.

– Какие кандалы?

– Где-то вон там находится могила Федора Гааза, врача и филантропа. Он всю жизнь боролся за смягчение условий содержания для заключенных в целом и полную отмену кандалов в частности, в чем изрядно преуспел. Ну, а как помер, то ему последний приют кандалами и декорировали. Теперь по дождливым ночам они звенят как оглашенные. Да вон, сами слышите.

– Но почему именно в такую погоду они наяривают?

– Понятия не имею, – поморщился Ровнин. – Может, его хоронили в дождь, может, еще почему. И вообще цыц!

А губа у фон Швальве оказалась не дура, не дура. Он себе под жилье, как оказалось, выбрал очень красивый и неплохо сохранившийся, несмотря на несомненно почтеннейший возраст, мавзолей.

– Мы искали там вход под землю, – сообщил Ровнину волкодлак, снова принявший человеческий облик. – Не нашли. А подглядывать не рискнули, боялись добычу спугнуть.

– Ну и правильно, – одобрил его слова Олег Георгиевич. – Значит, так. Мы с Пашей ждем его внутри, ты – за то надгробие, ты – вон за то. До моего приказа не высовываться. Вика, твоя позиция вон там, за памятником. Ты вообще в драку никак не лезешь, ясно? Если что, я позову.

– А мы? – уточнил оборотень. – Вожак сказал помогать вам во всем до того, пока дело не будет сделано или мы не умрем.

– Затаитесь до поры, – поразмыслив пару секунд, велел им начальник отдела. – Если что – ребятам моим пособите. И кто-то один пусть вот за этой девушкой присмотрит. Все же кладбище, мало ли кто тут таскается?

– Разного хватает, – подтвердил оборотень. – Это да.

– Все, на позиции, – велел Ровнин. – Ждем. И тихо. Чтобы ни звука!

Дождь лил все сильнее, Николай, затаившийся за большущим памятником, на вершине которого расположился очередной грустный ангел с лирой в руках, промок до нитки, а чертов чернокнижник все не шел и не шел.

И только когда его зубы против воли начали от холода постукивать сами собой, он наконец услышал чье-то негромкое бормотание и шаркающие шаги.

Прекрасно понимая, что делать этого нельзя, он все же осторожно глянул в сторону дорожки, ведущей к мавзолею, где увидел сгорбленного и неопрятного старика, закутанного в какое-то рванье и медленно бредущего по дорожке.

Картина, прямо скажем, была невеселая, поскольку павшее величие всегда выглядит жалко. И по всему это зрелище должно было бы пробудить в сердце оперативника хоть какое-то сочувствие, как обычно это и случается с людьми, быстро забывающими о недавних грехах тех, кого они жалеют, но, странное дело, его в помине не имелось. Почему? Кто знает. Наверное, потому, что количество зла, скрытого в том, кто подчинил себе данное тело, было слишком велико. И еще потому, что Николай знал: тот, кто сейчас шел к мавзолею, никогда никого бы не пожалел. Это уж наверняка.

Старик вдруг остановился и завертел головой, так, будто что-то учуял. Появилось в его обличье в этот миг нечто крысиное, опасливо-беспощадное. Николай замер, уже пожалев о том, что вообще какие-то телодвижения совершил. Но обошлось. Старик снова двинулся вперед, снова начав что-то бормотать себе под нос, и вскоре исчез в черном проеме входа, ведущего в старинное строение.

А дальше события покатились кувырком. Через минуту в склепе что-то скрежетнуло, потом грохнуло, оттуда послышались какие-то крики, звуки борьбы, следом грохнул выстрел, а за ним раздался крик Ровнина:

– Мигом ко мне!

Эхо, вызванное голосом Олега Георгиевича, еще гуляло под сводами здания, а оба оперативника уже были внутри с включенными фонариками и смотрели на черный проем хода, ведущего куда-то вниз, а до того скрытого под одним из старинных массивных саркофагов.

Что до старика-чернокнижника, так он был распластан на полу, Ровнин и Михеев держали его руки, на запястьях которых красовались два черных браслета, изукрашенных какой-то клинописью, а в рот надежно забита пестрая тряпка.

– Оба – вниз, – коротко приказал Николаю начальник. – Ищите череп. Он точно где-то недалеко от входа, не стал бы этот паразит его куда-то вглубь ходов уносить, слишком это дорогая для него вещь. Случись чего, ведь можно до него и не добраться.

Фон Швальве задергался, с ненавистью глядя на Нифонтова, его глаза, казалось, вот-вот выскочат из глазниц.

Николай не удержался от, что уж там, прямо скажем, злобной улыбки и первым начал спускаться в темноту подземного хода. За ним последовала Женька, а за той пристроились два оборотня в своем животном облике.

Там, внизу, оказалось предсказуемо темно, сыро и тесно. Это тебе не тоннели метро, где куча народу прокладывала чуть ли не проспекты, эти ходы были выкопаны для других целей. Каких? Кто знает. Может, схорониться на время от напасти, может, зачем еще. Впрочем, делались они на совесть, если за столько лет, вернее веков, не обрушились ко всем чертям.

Лучи двух фонариков скользили по стенам, по полу, утоптанному в незапамятные времена до состояния камня, выхватывали из темноты невесть куда ведущие повороты.

– Чую, мы тут надолго, – пробормотала Мезенцева. – Вон еще один отнорок. Может, разделимся?

– Плохая идея, – отозвался Николай. – Потом не только череп, но и друг друга искать начнем. Эй, волкодлак, может, ты пособишь? Понимаю, что просьба нескромная, ты волк, а не собака, но все же? Наверняка этот хрен рядом со своим черепом время проводил.

Один из волкодлаков коротко рыкнул, серой тенью скользнул между оперативниками и двинулся вперед, опустив свою морду к полу.