Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я тебе так необходима? – с сомнением произнесла Лиза.
– Разумеется. Я же не могу вести автомобиль. Кроме того, четыре руки всегда действуют проворнее двух.
– Ну, хорошо. Я подумаю, – пообещала Елизавета. – Труднее всего для меня будет найти предлог, чтобы уйти из дома. Ведь наша операция планируется ночью? Нужно все рассчитать, подготовить, прикинуть…
– Именно так, – заявил Серебров. – Значит, завтрашняя ночь подходит идеально.
– Почему так быстро? – удивилась Дубровская. – Я еще ничего не обдумала. Нельзя же так просто, за здорово живешь, лезть на чужую территорию и…
– Потому что через два дня возвращается из отпуска ваша матушка. Телеграмма лежит на столике в прихожей, – просто ответил Дмитрий. – Дальше тянуть некуда.
Мерцалов подкидывал в камин березовые чурки и следил за тем, как огонь, словно проголодавшийся хищник, пару раз лизнув добычу со всех сторон, жадно набрасывается на нее, урча от удовольствия. Отблески пламени, как дьявольские точки, плясали в глазах, превращая его в чужого, незнакомого человека, чья душа так же темна и загадочна, как мартовская ночь за окном Сосновой виллы. Дубровская стояла рядом.
– В доме душно, – решилась она прервать молчание. – Стоит ли топить камин?
Андрей поднял глаза, устремив на нее недоуменный взгляд.
– А кто сказал, что камин зажигают тогда, когда мерзнут? Может, я хочу согреть душу? – задал он странные вопросы.
Елизавета ничего не ответила, понимая, что все, что она сейчас сморозит про духоту или экономию дров, окажется глупостью. Мерцалов имел в виду совсем иное. Ей было непонятно философское настроение супруга, и она чертовски устала для того, чтобы в чем-то разбираться. Долгий день и пережитые волнения вычерпали ее собственную душу до дна, и Лизе хотелось только одного – добраться до постели, вдохнуть знакомый лавандовый запах наволочки и унестись на крыльях Морфея туда, где никто ее уже не будет доставать вопросами и загадками.
– Посиди со мной, – попросил муж.
Не без внутреннего протеста она подчинилась. Усевшись на медвежью шкуру рядом с ним, вытянула вперед ноги, ощущая невероятную истому.
– А помнишь те долгие вечера, которые мы проводили возле этого камина когда-то? – спросил Андрей, не отрывая взгляда от огня. – Мы все о чем-то говорили, говорили и не могли наговориться.
– Вернее, говорил ты, – поправила она его с улыбкой. – Я все больше слушала, опасаясь, что ты сочтешь мои рассказы скучными.
– Да уж. Ты иногда мне казалась такой странной, что я не знал, что и думать. Помню, однажды я целый вечер забавлял тебя веселенькими историями, не раз проверенными на своих прежних подружках. Те хохотали до упаду, а ты посматривала на меня как на полоумного. Я пытался взять тебя за руку, а ты отодвигалась от меня по той же самой шкуре, словно пообещала своей матери хранить целомудрие до конца жизни. И это уже после того, как мы с тобой целовались в кинотеатре, сидя на последнем ряду! Где, спрашивается, была твоя логика?
– Еще бы ты понял! – усмехнулась Лиза. – В тот день у меня порвался чулок на большом пальце, и здоровенная стрелка украсила мою ногу по всей длине. Конечно, я не хотела, чтобы ты счел меня неряхой, поэтому весь вечер просидела в неудобной позе, замаскировавшись медвежьим мехом.
– Чего уж проще было попросить у меня нитку с иголкой!
– И ходить в заштопанном чулке? – с притворным ужасом в голосе воскликнула Лиза. – Что бы сказала твоя мама? «Андрей! Тебе стоило быть более разборчивым при выборе постоянной подруги. Боюсь, выскочка Дубровская – не самая лучшая партия для человека нашего круга».
Елизавета так похоже изобразила манеру Ольги Сергеевны читать нотации и накручивать одновременно локон на указательный палец, что Андрей невольно заулыбался.
– А помнишь, как ты вырядилась в длинное вечернее платье и какое-то умопомрачительное колье, когда все наши гости собирались жарить шашлыки? – вспомнил он.
– Еще бы! Я, как всегда, пыталась произвести благоприятное впечатление на твою маменьку.
– Я думаю, тогда тебе это удалось.
– Я тоже так думаю, – захихикала Лиза. – Тем более что сама она была одета в рваные джинсы и соломенную шляпу.
Воспоминания сблизили их, и теперь они без умолку говорили об общих знакомых, вспоминали происшествия, которые некогда казались им мелкими и незначительными, а теперь, отдалившись от них на годы, вызывали щемящее чувство ностальгии.
Время – удивительная вещь. Сглаживая острые углы человеческой памяти, сдабривая ее своим целительным бальзамом, оно трудится денно и нощно, выгоняя из сознания весь сор, все ненужные бытовые неурядицы, превращая воспоминания в яркие картинки. Там всегда солнечно и тепло, вне зависимости от времени года. Не потому ли мы меняемся на глазах, окунаясь в теплые ощущения детства, волнующие переживания юности, бурные события молодости? К сожалению, возвращение из этих пучин бывает не всегда приятным…
Часы пробили два раза. Елизавета вздрогнула, очнувшись от воспоминаний. Все так же гудел в камине огонь, бросая сполохи на медвежью шкуру. Андрей сидел рядом, устремив взгляд на пляшущие языки пламени. Его лицо уже не было напряженным, а в глазах, таких же непроглядных, как мартовская ночь за окном, не таилось угрозы. Пугающий незнакомец исчез.
– Нам есть что вспомнить, – улыбнулся он.
– Верно, – согласилась Лиза. – Но уже очень поздно. Пора спать.
– Пора, – эхом отозвался муж.
Дубровская легко поднялась, нащупывая ногой домашние туфли. Один вопрос тревожил ее сейчас больше всего.
– Ты не будешь возражать, – небрежно начала она, – если я завтра переночую у мамы?
Улыбка застыла на лице у Андрея.
– Зачем? Она ведь еще не приехала. Ты что, собираешься ночевать в пустой квартире?
– Я хотела навести там порядок, – сказала она просто, как будто ложь не вызывала у нее никаких неудобств.
– Ну, если так…
– Конечно, дорогой! Ты же все понимаешь.
Она развернулась, и уже через несколько мгновений ее легкие шаги затерялись в глубине большого дома. Он остался у камина один.
«Завтра, – сказал он сам себе. – Это произойдет завтрашней ночью. Но разве у меня есть выбор?»
Автомобиль Елизаветы, поднимая в обе стороны грязные фонтаны талой воды, подъехал к знакомому дому. Дверца отворилась, и женские ножки в ботиночках из тонкой кожи ступили на непрочный островок мартовского льда. Девушка оглянулась вокруг и, не заметив ничего необыкновенного, направилась к подъезду.
Вечерело. Тьма, едва разбавленная тусклым светом двух уличных фонарей, уже поглотила детскую площадку с качелями и скамейками. Где уж было Дубровской заметить, что среди припаркованных автомобилей спрятался грязный от колес до крыши джип ее супруга. Сам Андрей, сидя в темном, холодном салоне, пристально вглядывался в ярко освещенные окна дома. Знакомое окно на четвертом этаже со шторами в горошек тоже было освещено, несмотря на то, что Елизавета еще не одолела все положенные ступени. Стало быть, там ее ждали.