оказались крымские яблоки и груши, их он и высыпал на стол. Борис вспомнил, что и у него ещё остались пирожки с мясом и капустой, напечённые ему на дорогу Катей, за время пути он их съел не все. Оставшиеся, завёрнутые в газету пирожки лежали на одной из полок шкафа. Открыв дверцу, Борис взял свой свёрток и две кружки, стоявшие с краю. Соколовский рассмеялся:

— Ну, ребята, пир у нас будет на славу, пожалуй, и обедать не захотим. Рассаживайтесь, да расскажите хоть немного про себя.

Через полчаса они уже знали друг о друге почти всё. Все оказались женатыми, у всех были дети, правда, только у одного Бориса трое, у остальных по одному. Все работали хирургами, любили свою профессию, были молоды и полны желания учиться.

Соколовский, или, как он просил себя называть, Коля, происходил из поляков, хотя указывал в графе «национальность» — русский. Он работал в воронежской больнице пятый год, но был недоволен своим местом. У него не сложились отношения с главным врачом больницы. И если бы не жена, работавшая там же терапевтом, родители которой жили в Воронеже, он бы давно уже оттуда сбежал.

О том, где работал Грегор, мы уже знаем.

Коротко рассказал о себе и Борис. Стесняясь своего маленького врачебного стажа, он умолчал о нём, а так как по возрасту был самым старшим из троих, то его новые товарищи решили, что он опытный хирург со значительным стажем работы, и сразу как-то стали относиться к нему уважительно. Друг друга они называли «Коля» и «Грегор», но к Алёшкину иначе как «Борис Яковлевич» не обращались.

Во время завтрака-обеда Соколовский рассказал всё, что ему удалось узнать об их цикле, а узнал он следующее. Главной дисциплиной, которую им предстояло изучать, была военно-полевая хирургия, кроме неё — травматология, военно-санитарное дело с химической службой и топографическая анатомия с оперативной хирургией. На это отводилось более трёх четвертей всего учебного времени, в оставшуюся четверть изучались все остальные дисциплины, в том числе и обществоведение. О сельском хозяйстве, кроме как в названии цикла, не упоминалось нигде. Рассказав об этом, Соколовский закончил следующим выводом:

— Так что, друзья, готовьтесь быть не сельскими, а военными хирургами, вот чему нас учить собираются. Ну, а название цикла — это маскировка. Что касается меня, так я только доволен: может быть, после этих курсов в военный госпиталь переберусь и от своего чёртова зава избавлюсь.

После того, как все трое хорошо подкрепились, решили пойти погулять. Побывали в Парке культуры им. Горького, а когда стало темнеть, направились в кинотеатр «Художественный». Большую часть своего путешествия они проделали пешком, чтобы получше рассмотреть Москву, поэтому, возвращаясь в общежитие, ноги их гудели. По дороге они зашли в большой гастроном на Смоленской площади и купили там сыра, масла, колбасы, сахара, хлеба и три бутылки молока. Борис и Грегор удивлялись обилию и разнообразию продовольственных товаров, имевшихся в этом гастрономе. В их районных и сельских магазинах, хотя и продавались самые необходимые продукты, но такого разнообразия не было. Соколовский заметил, что и в Воронеже то же самое.

Нагруженные покупками, новые друзья, весело переговариваясь, пришли в свою комнату. Соколовский сходил в буфет за кипятком, и они отлично поужинали.

Между прочим, перед выходом в город на прогулку Николай Соколовский довольно придирчиво оглядел костюмы своих соседей по комнате, и если одежда Грегора его более или менее удовлетворила, то старый, весьма потрёпанный, хотя и тщательно заштопанный, пиджак Бориса ему явно пришёлся не по вкусу. На нём самом был новенький, серый, с какими-то блестящими точечками костюм, новый галстук, белоснежная сорочка и коричневые, тоже совсем новые полуботинки модного фасона. Осмотрев Алёшкина, Соколовский заявил:

— Нет, так не пойдёт! Я понимаю, что, имея троих детей и служа в какой-то там Александровке, не расшикуешься. Да, для этой самой Александровки твой костюм, может, и сойдёт, но для Москвы он не годится! Может быть, в клинике в нём и можно ходить — под халатом не видно, ну, а по столице так ходить нехорошо. Вот что, Борис Яковлевич, ты не обижайся! Видишь, какой костюм я себе отхватил, а сюда приехал тоже почти в новом. Он вон там, в шкафу висит. Так что, давай переодевайся, и когда по Москве гулять будем, его надевать будешь.

Он не стал слушать никаких возражений Алёшкина, а так как к его просьбе присоединился и Грегор, то Борис в конце концов согласился. Правда, не на весь костюм, а только на пиджак. Они с Николаем были одного роста и телосложения и поэтому тёмно-серый, почти новый пиджак Соколовского сидел на нём прекрасно. С тех пор всегда, отправляясь в какое-либо путешествие по Москве, не связанное с учёбой, Борис надевал пиджак Николая. Так было и на следующий день (в воскресенье), когда он отправился с визитом к дяде Мите.

Как мы уже знаем, не очень-то приятно было ему идти туда, но он сказал себе: «Пусть меня Анна Николаевна и выгонит, но я всё-таки пойду к ним и прямо при дяде Мите и Косте извинюсь перед ней за свою мальчишескую глупость и грубость». Как всё неприятное, так и это посещение Борис решил осуществить как можно быстрее, и поэтому, едва проснувшись, он принёс чайник с кипятком, побрился, наскоро перекусил кое-чем оставшимся со вчерашнего дня и отправился на трамвайную остановку. Своим соседям, которые ещё мирно похрапывали, он оставил записку с просьбой не ждать его обедать, если он не вернётся к двум часам.

Глава пятая

Расставаясь с дядей Митей, они договорились о визите в воскресенье, и Борис надеялся, что дядя как-нибудь подготовит Анну Николаевну к его появлению, а та, излив свой гнев на супруга, его встретит уже перекипевшей. Но всё случилось не совсем так, а вернее, совсем не так.

Когда Алёшкин нашёл нужный дом и отворил калитку, то первым, кого он увидел, был сам дядя Митя. Одетый в какой-то немыслимо грязный, ободранный костюм, он копался на большом и замечательно обработанном огороде с разнообразными овощами. Большинство из них находилось в поре окончательного созревания.

Увидев входящего и с восхищением любующегося огородным великолепием Бориса, дядя Митя поднялся к нему навстречу и с нескрываемой гордостью сказал:

— Видишь, как у меня всё вызревает, не то, что у соседей! А всё мой гумус!

Перед этим Алёшкин проходил мимо многих огородов, они находились почти у каждого дома в этих Песчаных переулках, но такого огородного богатства и такой свежей и