Хотя да, Жанна-Антуанетта нечто особенное…

Утром после обязательной процедуры одевания и обувания императора я уединился в кабинете, поработал с бумагами, создавая указы и распоряжения, принял ряд законов и даже подзаконных актов, без которых законы лишь пожелание и пустой звук, а затем, согласно дворцовому протоколу, отправился на прогулку.

Это тоже обязательно, император обязан показываться народу, то есть всему двору, демонстрируя, что здоров и дееспособен, Мишелла, герцогиня и Жанна-Антуанетта пошли за мной в отмеренных протоколом четырех шагах.

Я на ходу решил, что ничего страшного не стрясется, если сокращу расстояние вдвое, пусть даже в регламенте записано, сколько куда шагов.

Величаво поглядывая по сторонам, я видел понимающие усмешки Альбрехта, Норберта и Келляве с Робером. Мои военачальники в таком действе не участвуют, достаточно и меня, самого влиятельного завоевателя, чтобы подчеркивать роль и место в обществе моей армии.

Когда вернулся, в приемной уже ждал Карл-Антон, принес с полдюжины разгаданных амулетов и рассказал, какие у них свойства, но перед уходом замялся, сказал шепотом:

– Ваше величество, а что…

– Посторонних нет, – напомнил я, – что за величество?

Он сказал послушно:

– Сэр Ричард… а что ваши рыцари как-то посматривают странно. Некоторые приветствуют с таким почтением, словно я один из них, а то и выше.

– Это за ваш вклад в победу над филигонами, – заверил я. – Все помнят, как в решающей битве ваши вспышки белого огня переломили исход битвы в нашу пользу.

Он посмотрел с сомнением.

– Правда? Странно, что вспомнили только теперь… И еще кто-то то ли случайно, то ли намеренно обратился ко мне как к его светлости… Признайтесь, сэр Ричард, ваши штучки?

Я вздохнул.

– Ну хоть не как к высочеству.

– Ваше величество!

Я в показном смущении развел руками.

– Да как-то нечаянно с языка сорвалось. Жизнь такая серьезная, иногда хочется на ушах походить или кого-то поставить. Винюсь, намекнул где-то насчет знатнейшего рода. Так, вскользь. Никаких подробностей, клянусь!.. Так интереснее, пусть сами все придумывают. Люди должны развивать воображение. Без воображения нельзя быть ни поэтом, ни философом, ни умным, ни мыслящим существом, ни просто человеком. Вообще людьми правит воображение!

Он посмотрел с укором.

– Ваше величество… Мальчишество какое-то.

– Но на пользу дела, – отпарировал я. – Вам что, лишнее уважение на горбу виснет?.. Да и рыцарям приятнее, что вы один из них. Возможно, всех их знатнее. Вы о их народных чувствах подумайте! Ложь вовсе не ложь, если на пользу Отечеству. Ради Отечества и удавить можно!

Он вздохнул, покачал головой.

– Хорошо, что я не политик. Даже с нечистью веду дела честно.

– Честно, – ответил я свысока, – это скучно. Быть честным – быть примитивным. Животные вообще самые честные существа! Ложь – инструмент прогресса и высокой человечности. Это признак высокой духовности и высшей нервной организации!

Он помотал головой.

– Хорошо, что я всего лишь чародей.

В кабинет заглянул Периальд и, не обращая внимание на возмущенного Хрурта, выпалил:

– Сэр Ричард, в приемной Жанна-Антуанетта! Что-то в слезах.

Карл-Антон предположил:

– Просить пришла? Наверное, жемчуга или титул. А то и земель ушедших со Скагерраком. Все-все, исчезаю!

В самом деле исчез, не ставив после себя даже ветерка. Я, чувствуя приближение неприятностей, развернулся в сторону двери.

Из коридора вбежала Жанна-Антуанетта, зареванная, с красными от слез глазами, губы распухли, лицо подурнело, весь вид сплошное отчаяние.

Я вскочил, не до церемоний, ухватил в объятия ее легкое трепещущее тело и торопливо усадил в свое кресло. Она всхлипывала, уже стараясь удержаться, прижимала к глазам надушенный платочек, насквозь мокрый, больше подошла бы простыня, на меня поглядывала отчаянными глазами, не в силах удержать рыдания.

– И высморкайтесь тоже, – посоветовал я. Она беспрекословно отдала платочек, я поднес к ее ноздрям и сказал строго: – Дуйте! Хорошо дуйте!

Она послушно дунула, я свернул в трубочку заметно потяжелевший платочек, подумав, что простыня на двоих подошла бы лучше.

– Что случилось, маркиза?

Она прошептала сквозь удерживаемые рыданья:

– Моего мужа похитили!.. Требуют, чтобы выполняла их условия. Не сказали какие, но это понятно… Они не верят, что на вас женщины не влияют!

– Вообще-то влияют, – признался я, – но, конечно, не в делах державы. А почему так расстроены?

Она сказала с возмущением:

– Это мой муж!.. Я его люблю, и я ему верна! Я верная и преданная жена, ваше величество!

Я пробормотал:

– А как же… официальная любовница?

Она вскрикнула:

– Это должность при дворе! За нее всегда идет ожесточенная война!.. Вам, ваше величество, лучше иметь такую, которая и не пытается влиять на вас, чем самовлюбленную дуру, что будет настойчиво подсказывать всякие выгодные ее теневым покровителям варианты…

– Это так, – проговорил я в замешательстве, – а вы, значит, умная… Ну да, вы еще не пробовали подсказывать, на кого пойти войной… Что известно о похитителях?

Она выкрикнула, размазывая слезы по щекам уже ладошками:

– Ничего!

Я взял со стола салфетку, что впятеро крупнее ее платочка, протянул ей.

– Но… все-таки? Кто вам сообщил, как сообщили?

Она торопливо принялась стирать слезы, что повисли уже не только на подбородке, но и добавили блеска серьгам.

– Подметное письмо, ваше величество!.. А в нем короткая запись, что муж у них, а вернут, если соглашусь выполнять их указания. Причем якобы необременительные.

Я спросил осторожно:

– Может быть, имеют в виду нечто… интимное?

Она отвергла с негодованием:

– Для этого вовсе не надо похищать мужа!..

– Верно, – признал я. – А не могли учесть вариант, что сообщите мне?

Она посмотрела большими глазами.

– Велели держать в тайне. Иначе Антуана убьют.

Я помолчал, все-таки есть вариант, могли рассчитать, что тут же все расскажет мне. Женщины, при всей их придуманной непредсказуемости, на самом деле очень предсказуемы. А похитители ее Антуана могли предположить не только, что тут же бросится ко мне, но и что мое дурное самолюбие взыграет, не возжелаю ударить в грязь лицом перед красивой женщиной.

А вот здесь самое опасное. Если могли предположить такое, то уверены в своих силах. То ли в самом деле чувствуют свою мощь, то ли спрячут так, что не отыщу. Но сам в процессе поисков буду в постоянной опасности. Но кто посмел? И почему так уверены, что я со всей мощью, о которой каждая собака знает, ничего не смогу?