Это их уникальное сочетание гедонизма и морали зависело от того, как они относились к «разрыву поколений», который отделял их от старших: своей высокоморальностью хиппи проецировали всевозможные социальные и этические недостатки общества на своих родителей — на поколение, которое, пережив Депрессию и войну, хваталось за процветание и ценности среднего класса, как тонущие моряки за спасательный круг[599].

Очевидно, что эту модель можно только частично перенести на советскую реальность, как и на любую постсоветскую. Несмотря на все привилегии советской политической элиты, материализм не являлся основным пунктом в списке претензий молодых людей. Но тем не менее протестующая советская молодежь 1960–1970‐х тоже считала, что их родители заключили своеобразную «сделку с дьяволом», обменяв свободу на социальный статус, а справедливость на стабильность[600]. Чем более высокие позиции занимали родители, тем отчетливее была видна аморальность этой сделки. И поскольку многие хиппи росли в привилегированных семьях, их желание порвать с «враньем» своих родителей было довольно распространенным явлением.

Многие хиппи конфликтовали со своими родителями. В главном хипповском салоне Москвы конца 1960‐х — начала 1970‐х, который Света Маркова и Саша Пеннанен держали в квартире, вместе с ними жила Светина мама, высокопоставленный советский бюрократ. По словам Саши, между матерью и дочерью случались стычки, доходивших буквально до драк: одна не одобряла слишком свободный образ жизни дочери (в том числе ее сексуальное поведение), а другая пыталась распространить свой хипповский стиль на материнскую территорию. Саша называет отца Светы, настоящего старого большевика с партбилетом 1912 года, вампиром из‐за того, что тот якобы ежедневно (так уверяет Саша) получал переливание крови. Что интересно: и он, и Света с бóльшим уважением относились к этому несгибаемому приверженцу социалистического порядка (Ипполит Марков был куратором Музея Ленина на Красной площади), чем к Светиной матери, которая была начальницей отдела кадров Министерства мясной и молочной промышленности. Конечно, отчасти это можно было объяснить традиционно непростыми отношениями между матерью и дочерью. Но также это могло быть связано с тем невольным восхищением, которое Саша и Света испытывали к старому большевику Маркову, когда-то тоже выступавшему против сложившегося порядка вещей, рискуя всем ради небольшого шанса на успех революции. Ровесник Саши и Светы, Юра Солнце тоже находился в непростых, часто даже неприязненных отношениях со своим отцом-военнослужащим, который, будучи полковником пограничной службы, офицером КГБ, был убежденным коммунистом, высокоморальным человеком с жесткими взглядами на жизнь. К 1974 году Юра навсегда ушел из дома. Однако его сочинения, как и рассказы его брата, показывают, насколько этот конфликт был неоднозначным: в своих рассказах Солнце вновь и вновь возвращается к вопросу отношений между отцом и сыном, к тому, как следует жить и чьи моральные принципы правильнее. Совершенно очевидно, что он на самом деле постоянно искал отцовского одобрения.

Поколенческие конфликты в номенклатурных семьях имели последствия для обеих сторон, причем чем более высокое положение занимали родители, тем больше они рисковали из‐за поведения своих детей. Сергей Батоврин ожесточенно бунтовал против отца-дипломата, отстаивая свои хипповские взгляды и пацифистский активизм (хотя отец часто защищал непокорного сына, у которого постоянно случались стычки с учителями и представителями властей). Отец успешно оттягивал эмиграцию Сергея, о которой тот так сильно мечтал, отказываясь подписывать нужные документы. В свою очередь, активизм Сергея мог легко послужить причиной окончания отцовской карьеры дипломата. Как лаконично выразилась бывшая жена Батоврина Наташа Кушак: «Мы ему испортили карьеру — он нам испортил жизнь, скажем так»[601]. Геннадий Донской, входивший в близкий к хипповскому андеграундный круг художников, боялся своего отца, невысокого чина в КГБ, — по ночам тот состригал ему волосы, пока сын спал, — поэтому часто ночевал в доме своего соседа Юрия Слёзкина[602]. У таллинского хиппи Чикаго всю жизнь были жестокие разногласия с родителями-профессорами, которые в какой-то момент запретили ему пользоваться их полотенцами из страха подхватить заразу. В конце концов они принудили сына к психиатрическому лечению, которое стало причиной его самоубийства. А девушка-хиппи по кличке Дандильон вспоминала, как отец держал ее за ноги, свесив в окно, и требовал от нее возвращения «к нормальной жизни» (история, впрочем, могла быть приукрашена с целью произвести впечатление на западного журналиста)[603]. Однако к тому времени, когда я интервьюировала людей в 2000‐х, переживания, связанные с поколенческим конфликтом, ослабли. Родители постарели и превратились в исторических неудачников на идеологической мировой сцене, и все они, и родители, и дети, вместе пытались выжить в годы раннего постсоциалистического капитализма. Многие хиппи, особенно те, чьи родители в советское время занимали ответственные посты, вспоминают, как те переживали профессиональные неудачи и психологические трудности на работе. Отец Солнца вернулся в Москву, демобилизовавшись после многих лет службы в пограничных войсках, поскольку был понижен в должности из‐за того, что критически отозвался по поводу обеспечения продовольствием своих подчиненных. Юрий Слёзкин вспоминает серьезные последствия, с которыми столкнулся его отец, когда близкий друг отца Александр Некрич опубликовал на Западе книгу о катастрофической неготовности Советского Союза к гитлеровскому вторжению 22 июня 1941 года, вызвавшую грандиозный скандал. Отец Слёзкина получил выговор по партийной линии и стал невыездным. Дедушка московского хиппи Сергея Мамедова, генерал КГБ Олег Михайлович Грибанов, также пострадал из‐за действий другого человека. Он был освобожден от всех должностей в 1964 году, когда его подчиненный Юрий Носенко перебежал к американцам, находясь по долгу службы в Женеве; эта история наделала много шума. Сергей постоянно препирался с дедом, дразня его своими антисоветскими лозунгами, но также, похоже, искал его компании и одобрения. Безусловно, истинная суть советского конфликта поколений заключалась не в антагонизме и противоположности взглядов, а в борьбе за идеологическую правоту. Проблема была не в различии, а в схожести.

В сочинениях самых ранних хиппи обвинения в том, что Советский Союз и его лидеры сбились с пути, звучали совершенно недвусмысленно. Лидер львовских хиппи Ересько выбрал в качестве завершающих строк своего стихотворения «Я хиппи» следующее утверждение: «Мы плюем на ваши морали, / Мы поем не от счастья — от боли. / Неужели такими вы стали? / Вы, желающие так воли!»[604] Смысл ясен: именно мятежные хиппи были истинными носителями свободы и нонконформизма, а не советские бюрократы, которые исключали их из школ и университетов, сажали в тюрьмы и безжалостно преследовали, стоило им появиться на публике. Хиппи посягнули на монополию коммунистов не потому, что верили, что у них есть идея лучше, чем коммунизм, а потому, что считали, что лучше знают, как достигнуть идеалов коммунизма. Произведение Александра Огородникова «Культура