Не потому ли, что Афганистан напал на нас? Или потому, что в твоей стране 250 млн человек и у нее есть самое современное оружие, а в Афганистане всего 15 млн человек и нет своего оружия? Да здравствует коллективное помешательство против атомного оружия государства, за жизнь афганских детей, против войны в Афганистане! Да здравствует Международный день защиты детей![589]

Таким образом, все оставалось по-прежнему тесно связано друг с другом: хиппи, как и дети, находились под угрозой лжи и насилия со стороны общества, и поэтому только любовь и мир могли спасти и хиппи, и афганских детей. Борьба за мир была логическим следствием этих идей, и хотя все это укладывалось в параметры пацифизма, тем не менее оно уже было чем-то большим, чем простое бегство от всего советского, объединяющее сообщество хиппи. Несомненно, это больше смахивало на диссидентскую активность, к которой у хиппи было двойственное отношение и которая считалась просто-напросто опасной. В 1983 году милиция нагрянула в Царицыно, арестовав более ста человек — не исключено, что это случилось из‐за листовок, призывавших к окончанию войны в Афганистане, которые распространял Троянский[590].

Были хиппи, которые считали себя политическими диссидентами. Михаил Бомбин из Риги, душа и опора летних лагерей на Гауе, был настолько же диссидентом, насколько и хиппи, а также религиозным верующим и распространителем самиздата. Бомбин открыто занимался политикой, и его взгляды разделяло большое количество людей, для которых он был духовным наставником. Его bon mots включали такие фразы: «В нашей стране люди, которые свободно выражают свои мысли, находятся в тюрьме или психиатрической больнице» или «Демократия — это когда людей не судят за то, что они сказали, что демократии нет»[591]. 12 ноября 1984 года Бомбин был арестован в ночном поезде Рига — Москва, где он занимался пропагандой пацифизма среди молодых призывников: «Вам, солдатам, вбивают в головы [идею], что наша политика мирная — политика мира, но она не соответствует ни политике мира, ни международной разрядке»[592]. В 1985 году его отправили в институт им. Сербского на судебно-психиатрическую экспертизу, но признали вменяемым, то есть отвечающим за свои поступки. Бомбин не считал, что его диссидентская и подпольная христианская деятельность противоречит его хипповской жизни, но понимал, что хиппи не были в массе диссидентами, хотя некоторые «диссиденты-хиппи тоже были, сочувствовали, мы привозили самиздат. Хиппи охотно пользовались самиздатом, я на Гаую книжки привозил, мы даже устраивали чтения у костра, книжки читали по очереди. Все сидели вокруг костра и слушали»[593]. То есть самиздат принимался, когда он вписывался в общий хипповский опыт, но он не был самоцелью и не считался частью хипповской идентичности — это также становится очевидным, когда обращаешь внимание на небрежное отношение хиппи к своим собственным сочинениям. Стихи и пьесы, написанные ими, продолжали быть важным средством хипповского самовыражения, но хиппи прикладывали незначительные усилия, чтобы распространить их вне пределов устного контекста. В ленинградской коммуне под названием Yellow Submarine диссидентство и хипповство также существовали совместно. В старом заброшенном доме, где располагалась коммуна, на первом этаже жили анархисты и новые левые, а на втором — хиппи. Напряженная атмосфера возникла в конце концов не из‐за фундаментальных политических разногласий, а потому, что жители коммуны по-разному оценивали степень риска. «Верхние» (хиппи) считали, что их образ жизни подвергается угрозе из‐за подпольной политической активности «нижних» жильцов, включавшей в себя издание «Перспективы», тогда как «политические» с первого этажа полагали, что употребление наркотиков на втором этаже привлекает к коммуне нежелательное внимание. В итоге КГБ арестовал и «нижних», и «верхних». Хипповская пьеса «Лажа», созданная совместными усилиями жильцов обоих этажей, уцелела, а подпольная газета сгинула в архивах КГБ[594]. Действия Комитета госбезопасности не оставили ни малейших сомнений в том, кого именно там считали большей угрозой (косвенно доказав правоту «верхних»). Но со временем настроения изменились: в 1980‐х все больше хиппи приходили к выводу, что время для политики, наконец, настало, и обитатели второго этажа коммуны стали активными проводниками перестройки.

Не миновал хиппи и вызванный перестройкой всплеск публикаций. Теперь быть советским хиппи означало быть вовлеченным в общественную жизнь. В 1988 году манифест, написанный тремя художниками-хиппи, гласил: «На Западе бытуют теории, что хиппи ушли из общества, чтобы не быть замешанными и не способствовать милитаризации жизни и технократии… Хиппи Москвы и Ленинграда считают, что если человек живет на Земле — он отвечает перед своей совестью за все, что происходит на планете»[595]. В последние несколько лет существования Советского Союза публикации хиппи появились во всех крупных городах; хиппи даже пытались сотрудничать с официальной прессой. В 1989 году московских и ленинградских хиппи пригласили редактировать сентябрьский выпуск «Крокодила»[596]. В 1990 году в издательстве «Прометей» выпуск книги «Flower Power» авторства московских хиппи, среди которых был Диверсант, был отменен на стадии корректуры (неясно, по экономическим, политическим или каким-то иным причинам)[597]. Эти публикации имели двойную направленность: они были частью общей перестроечной тенденции писать альтернативную историю, в то же время занимаясь поисками новых направлений социалистической мысли. Система размышляла о себе самой и о своей истории, заново обращаясь к старой идее о том, что хиппи — свободные, невинные и хрупкие создания, одновременно являющиеся примером для всех остальных благодаря своей приверженности делу любви и мира. Это миссионерское сознание вновь выдвинуло на передний план одну из наиболее интересных сторон в идеологии советских хиппи: отношения между идеологическим окружением, в котором советские хиппи жили и чьи социалистические убеждения были в большей степени убеждениями их отцов и матерей, и идеологией, которую они приняли, решив назваться хиппи, и которая была (правильно или нет) определена всеми заинтересованными сторонами как западная молодежная. Конфликт поколений, или поколенческие разногласия, был основной движущей силой контркультуры 1960‐х (даже если в какой-то момент он был скорее воображаемым, чем реальным). Хотя на социалистическом Востоке встреча между старыми и новыми идеями была куда более сложной и радикальной, потому что не только сыновья, но также и отцы (или даже чаще — деды) считали себя революционерами.

ОТЦЫ И ДЕТИ

Термин «поколение» — один из ключевых для понимания политических и контркультурных потрясений конца 1960‐х — 1970‐х годов[598]. Концепт поколения мотивировал главных действующих лиц с обеих сторон — и отцов, и детей — и служил для них объясняющей схемой. В 1960‐х именно отказ от «родительских» ценностей объединил протестующих и контркультуру, преодолев разногласия между политическими активистами и сторонниками эскапизма. Сэм Бинкли (Sam Binkley)