Идя по мрачным коридорам казематов, демон размышлял. Если его светозарный пособник не солгал и сын Мактиана действительно сделал человеческую девчонку своей женой, то найти и вернуть ее можно только в одном случае – попробовав крови мужа. Кровь – лучший осведомитель. В ней все – страхи, радости, силы, способности, знания…

– Скрытная сволочь, – выругался шепотом авантюрист, подразумевая под сволочью конечно же Амона. – Мог бы и предупредить друга!

Войдя в темное узилище, демон щелчком зажег огонек и насмешливо оглядел своего пленника. Тот сидел на широкой скамье, вытянув длинные ноги и прикрыв глаза. В облике усталость и еще что-то неуловимое… Ожидание? На лице то и дело вспыхивают, проявляясь, багряные узоры, а кожа то темнеет, то вновь становится светлой, человеческой.

– Ты все хуже держишь себя в руках, мой квардинг, – с издевкой отметил интриган.

– Чего пришел? – глухо спросил узник, не открывая глаз. – Соскучился?

Он казался спокойным, но Тир знал, что эта безмятежность – лишь видимость. Знал, что сейчас Амон вне себя от ярости. Он слишком долго был его поверенным. Слишком многим с ним делился. Поэтому мог обманывать кого угодно, но не своего верного сотника.

– О да! – пришедший размахнулся.

Занося для удара руку, он еще был человеком, а когда острые когти вспороли лицо заточенного, напротив уже стоял черный как смоль воин Ада. Глубокие рваные борозды пролегли от виска до подбородка, разодрав щеку. Пленник дернулся, но не смог подняться – колдовство Динаса держало крепко. Глаза демона на мгновение сделались желтыми, а когда Тирэн медленно, с наслаждением слизнул с когтей кровь друга, снова обрели небесный цвет. Амон даже позволил себе улыбку.

– Новые пристрастия в еде?

– Да, – причмокнул собеседник. – Недурно. Но пресновато. Ты подпортил купаж. Видимо, стал излишне сентиментален.

Но узник словно не услышал его, лишь едва заметно шевелились губы, шепча заклинание, залечивающее рану. Глаза его снова были закрыты. В нынешней ситуации он мог только ждать и думать. Вот только мысли возвращались лишь к одному вопросу: что с ниидой?

– …на нее что – напал зверь?

– …большая кровопотеря…

– …готовьте операционную…

Сознание заволокло липким туманом. Незнакомые голоса, лишенные сочувствующих интонаций – ровные, деловитые, доносились откуда-то издалека. Кассандра попробовала шевельнуться, но обжигающая боль вспыхнула в животе, а сознание померкло. Девушка провалилась в спасительное беспамятство, так и не успев открыть глаза.

– И вот, прихожу я с этим направлением к терапевту, а она мне – мол, анализы у вас в норме, наверное, приступ гастрита. Какого гастрита, говорю, всю ночь не спала, на стены лезла…

– Да что ж ты сразу-то к хирургу не пошла? Ведь и ребенку понятно, раз правый бок – значит, аппендицит!

Кэсс медленно разлепила ресницы. Белый ровный потолок. Ряд пыльных плафонов. Стены светло-зеленого цвета. Она чуть повернула голову и уткнулась взглядом в высокое окно с жиденькой занавеской. За окном лил дождь вперемежку со снегом. Скреблась в стекло черная ветка мокрой липы. Март…

– Проснулась, маленькая? – Незнакомый голос – спокойный, мягкий, полный сострадания. – Попить хочешь?

Не без труда переведя взгляд, Кассандра увидела сидящую на соседней койке коротко стриженную незнакомку средних лет, облаченную в синий трикотажный халат.

– Кх…

Очнувшаяся попыталась что-то сказать, но ободранное изнутри горло болело, поэтому получилось только сухо кашлянуть. Женщина тут же поднялась, взяла с тумбочки стакан со вставленной в него соломинкой и поднесла пластиковую трубочку к губам страдалицы.

– Вот так. Ну-ну-ну… Много нельзя, а то вырвет после наркоза-то. – Стакан уплыл на прежнее место. Жаждущая проводила его тоскливым взглядом, а заботливая дама поправила на своей подопечной одеяло и спросила: – Получше?

– Да, – хрипло ответила та. – Где я?

– В больнице, где же еще. Сестры сказали – тебя кто-то в живот пырнул, так хирург несколько часов штопал. И то хорошо, что соседка твоя «скорую» вызвала. Наверное, крики услышала.

Девушка закусила губу.

На какое-то мгновение рассудок замер, парализованный ужасом – неужели она попала сюда после того, как ее нашли в ванной с перерезанными венами? Но сердце, ухнувшее было в пустоту, снова затрепетало, когда до рассудка дошли слова незнакомки. Несказанное облегчение затопило с головой. Не сумасшедшая. Ей не приснилось. Не сумасшедшая.

– Сколько… я… тут? – снова выдавила по слову несчастная.

– Ну, в палату привезли вчера вечером. Ты после наркоза долго отходила. А уж сколько на операции пробыла, не знаю. Реанимация вся занята, вот тебя к нам и поселили. Да ты лежи, лежи, не шевелись. Нельзя пока. Меня Наташей зовут, а там вон Юля. – Она махнула рукой куда-то за спину. – Да ты не переживай, если что надо – говори. Поможем!

Последние слова донеслись уже сквозь сон. Веки отяжелели, и смутное забытье обступило сознание.

Проснуться пришлось от резкого голоса:

– Куприянова – на уколы! Да, прямо сейчас. Остальные – на завтра-а-ак!

За окном стояло мглистое туманное утро.

Наташа подошла к бессильно лежащей пациентке и, увидев, что та проснулась, без лишних вопросов дала попить.

– Ну, как ты, маленькая?

– Жива, – слабо улыбнулась та.

– Да гляжу, порозовела даже, – кивнула женщина. – Я тебе из столовки сейчас бульончику принесу. Будешь?

Бодрая и энергичная болтушка явно собиралась взять шефство над Касей, а та, отвыкшая от такой почти материнской заботы, лишь благодарно улыбнулась и снова закрыла глаза.

Говорить не хотелось. Не хотелось дышать и думать. Но мысли, как тараканы, повылезали из дальних уголков, где прятались все это долгое время, и заполонили голову.

Впервые за полгода девушка вдруг оказалась предоставлена сама себе. Теперь рядом больше не было квардинга, одергивающего нииду, когда ее резвые думы пускались вскачь слишком уж быстро и мчались во весь опор, не зная удержу. Сейчас Кассандра вспоминала все, случившееся с ней за последние месяцы, и душу захлестывал ужас. Эмоции, столь тщательно подавляемые вплоть до сегодняшнего дня, накрыли с головой.

Первое знакомство с Амоном. Холод в его глазах. Неодолимая чувственная тяга – мучительная, всепоглощающая. Тяга к тому, кого даже не знала толком!

Шлец. Его веселье и беспечное жизнелюбие: «Эх, красава!» А эта копна ржаво-рыжих волос? И то искреннее удовольствие, с которым он прислуживал хозяевам?

Первый поцелуй. Странный, поскольку был лишен трепета сердца и сопровождался только трепетом тела… Деревня с чумазыми ребятишками, тычущими пальцами в красавицу с огненной косой. Десятки людей, которых уничтожили лишь потому, что господин счел это необходимым.