Не знаю как в Сербии – но в России самого мизерного количества героина как особо опасного наркотика – хватает для возбуждения уголовного дела.

Любой опытный полицейский – на пакет обратит внимание. Конечно, они откупятся, это не Лондон, в конце концов. Но прилетит знатно. Да и этому деятелю думаю – расшифровка в центре сербской столицы с пакетом из-под героина – карьере не поспособствует.

Скорее досрочно ее завершит.

– Помогите! – заорал я, краем глаза увидев полицейскую машину. График патрулирования я тоже узнал.

…

– Помогите!

Резидент побледнел.

– Ты чего, с..а!?

– Они тут наркотой торгуют!

…

Посольские безопасники сделали, что могли. Рванули на помощь – но я уже выхватил пистолет. Правда, держал его незаметно. Но они видели.

– Завалю, твари, – тихо, но доходчиво сказал я. – У меня сообщник с гранатой рядом. Ща кишки по всей площади собирать будут.

Один из безопасников выхватил пистолет. Другой нет. Они не знали, что делать.

И тут – за их спинами синим полыхнули полицейские огни. Центр города, сейчас еще экипажи подскочат…

– Полиция! У него пистолет!

В полицейской машине открылись дверцы. Я с силой оттолкнул резидента от себя, сунул в карман пистолет.

– Бывай. Штирлиц.

Я вскочил со скамейки. Увернулся от попытки захвата одного посольского, уронил другого – все же двадцать лет на улице. И рванул к остановке трамвая.

На ходу обернулся – есть. Полицейские – их было всего двое – решили вязать этих. Мои приметы передадут – но я успею.

На остановке скинул яркую куртку, остался в одной серой, плотной рубашке

Ушел, похоже…

Больше у меня не было никого и ничего…

Теплице, небольшой город, примерно в сотне километров от Праги и в полутора десятках от немецкой границе – один из тех маленьких городков на границах великих империй, где встречаются культуры, народы, судьбы и целые цивилизации. До войны – это был Теплиц, типично немецкий городок на границе, бальнеологический курорт со стопроцентным почти немецким населением. В тридцать девятом здесь радостно приветствовали германскую освободительную армию, а в сорок пятом пришла пора собирать манатки. Пришедшие с новыми освободителями чехи жестоко расправились с предавшими их соотечественниками, дав двадцать четыре часа на сборы. Гнали к границе пешком, по дороге издевались. Кого-то говорят и пристрелили, но так это или нет – никто не знает. Свидетелей уже не осталось.

Под чешской властью – этой части немецкой Богемии возродиться так и не удалось. Расселяли сюда по разнарядке, понастроили панельных домов с убогими клетушками. А как только колесо истории (а может и генотьбы, кто знает) сделало очередной круг – гордые чехи рванули через границу работать на своих бывших хозяев – социализм построить не удалось, а кушать хотелось. В девяностые – город потерял до половины своего постоянного населения.

Но сейчас он опять возрождался. Частично на деньги ЕС, которые выделялись на реновацию таких вот медвежьих уголков, частично за счет того что чехи опять могли позволить себе санаторный отдых, частично – за счет приезжих из бывших республик СССР. Очень удобное оказалось место. Квартиру в панельном доме, в котором ни один европеец жить не будет, но русского таким не испугаешь – можно купить примерно по ценам аналогичного метража в дальнем Подмосковье. Если купил жилье – проще оформить вид на жительство и разрешение на работу получить. В двух десятках километров – граница Германии, можно работать и там если язык выучил. Девяносто километров – и Прага, по русским меркам это рядом. А от Праги – по шикарным автобанам куда угодно: Вена, Будапешт, Варшава, Берлин. Хоть куда.

Местечко привычное, с тонким привкусом соцреализма. Так что здесь на улицах русскую речь можно услышать не реже, чем английскую, и даже русские магазины появились.

Что же касается Саула Рабиновича, только приехавшего из Берлина – хоть все в ЦРУ и считали его русским – русским он не был. Он был и оставался евреем из местечка, и от густого духа социалистического реализма, с его обшарпанными бетонными домами – курятниками, раскисшими грядками с цветами во дворах, машинами, стоящими прямо посреди грядок, сидящими на корточках молодыми людьми в спортивных костюмах и наивными громадными муралами на торцах домов – его просто тошнило. Он буквально физически чувствовал, как время здесь не идет, не бежит – оно вязнет в раскисшей от дождя трясине, оно обессмысливается, движение вперед подменяется громкими лозунгами, которые ничего не значат ни для тех, кто их произносит, ни для тех, кто весь этот бред слушает. Где-то там – придумывают новую модель Айфона, очищают океан от мусора, думают о коммерческих полетах в космос как о реальности. А здесь все одно и то же – хлябающая дверь подъезда, грязные потеки на стенах, каркающая ворона, которая что-то нашла в не закрытой мусорке и теперь созывает товарок на пир…

В Одессе, если уж на то пошло – смысла тоже было мало. Но там по крайней мере всегда было весело.

Мир разделился не на два или более враждующих лагерей, разделение куда более призрачно. Но оно есть. В Калифорнии могут придумать айфон, а в Нью-Йорке найти деньги на его производстве. В Шанхае могут этот айфон сделать, а заодно сделать и десяток его копий без разрешения. В Лондоне, Париже или Берлине могут купить айфон. В Каире или Кабуле могут сказать, что айфон это порождение сатаны и любого кто его купит – ждет смерть. А вот тут могут айфон только украсть, как говорят русские – «подрезать» – но черт меня побери, если смогут его тут создать.

Он понимал что здесь – смердит, разлагается, но все никак не догниет гигантский труп коммунизма. И он понимал, что коммунизм это не зло – это порча, это вред человечества. Яблоко в корзине гниет, и от него начинают гнить остальные – но яблоко не зло и не хочет навредить другим яблокам, верно? Оно просто гниет…

Перед тем как идти – он оставил машину, зашел в магазин, купи польской водки и сухой колбасы. В самый раз. И сейчас он сидел во дворе и ждал, а у мусорных баков тусовались какие-то отморозки, которые нехорошо посматривали на Мерседес с немецкими номерами и явно чего-то замышляли. Если барсетку не найдут, то хотя бы магнитофон вырвут. Говорят, подонки часто вырывают и продают руль – унести просто, если там подушка безопасности – на авторазборе купят дорого…

Саул посмотрел на часы – нужный ему человек задерживался. Часы кстати были советские, Ракета-автомат, модель «города». Он купил первую серию на аукционе, заменил ремешок и отреставрировал. Там на безеле были названия городов… как минимум двух из них – Горький и Свердловск – уже не существует…

Когда рядовой по всем меркам, казавшийся ничем не примечательным кризис на Украине перерос в общеевропейский кризис и возвращение Холодной войны – американцы испугались. Сильно. Хотя этого и не показали. Оказалось, что три десятилетия работы дипломатов, политиков, военных – могут в одну минуту быть смыты как какашки в бачке. Никто не подозревал, что мир так хрупок. Что спокойствие так призрачно.