– Нет! – сказала Гуля строго.

– Что «нет»?

– Я знаю, о чем ты собираешься попросить! Я не могу взять тебя с собой!

Афанасий добавил во взгляд жалобности и пальцем стал гладить Гулю по щекам, скулам и носу.

– Гад ты! – сказала Гуля. – Используешь меня! Представь: я попросила бы тебя навредить ШНыру? Ну там закладку мне отдать или что-нибудь такое… Ведь не отдал бы! А я почему должна?

Афанасий продолжал гладить. Теперь он гладил не бессистемно, а ногтем ласково писал на щеке у Гули слово «пожалуйста». Непонятно, прочитала ли Гуля это слово, но где-то на букве «й» она сдалась:

– Ладно! Шут с тобой! Только поклянись, что ты не будешь нам мешать! В смысле делать нашу работу.

Афанасий замялся.

– Клянись! – потребовала Гуля.

Афанасий неохотно пообещал, про себя придумывая, как можно это обойти. Как человек опытный, часто торгующийся со своей совестью, он знал много способов увиливать от обещаний. Например, можно пообещать не драться, но забыть пообещать кидать кирпичами. Или обещать не есть вечером, но кофе с литром влитой в него сгущенки – это ведь не еда? Вот и здесь можно как-нибудь исхитриться и…

– Э, нет! Знаю я твои фокусы! – перебила Гуля. – Если ты думаешь меня провести… Эй, не трогай мои уши! Не поможет!

– Я трогаю не уши, а сережки! Посмотри: они золотые, а дужка серебряная!

Гуля фыркнула:

– Ты просто монстр!.. И дужку усмотрел! Ладно, шут с тобой, поехали! Нина уже ждет меня в Копытово!..

И Гуля тронула плечо шофера. Афанасий напрягся. В Копытово ему не хотелось. Он помнил, сколько там боевых ведьм и берсерков.

– А нельзя куда-нибудь еще?

– Увы. Ближайшая дверь у нас именно в Копытово. Не волнуйся! В такси проскочим… – сказала Гуля.

– Поспоришь, что нас никто не остановит? – догадался Афанасий.

– Нет! – заметила Гуля. – Это не так работает. Надо спорить, что никто не захочет нас остановить. Тогда одному берсерку станет лень останавливать такси, другому, самому дотошному, захочется именно в этот момент купить бутылку воды – ну и так далее… Понимаешь, о чем я? Я, когда тебя из ШНыра выманивала, не спорила, что ты придешь, а спорила, что ты захочешь меня видеть. А пришел ты сам!

– Ага, ясно, – сказал Афанасий. – И на что спорим, что посты берсерков не захотят остановить такси?

– На поцелуй, – Гуля щекой потерлась о его руку. – Может, тогда ты перестанешь трогать мои сережки? Если они тебе так нравятся, я тебе похожие подарю.

Такси развернулось на ближайшей эстакаде и у автозаправки свернуло на знакомую Афанасию дорогу к Копытово. На первом охранном посту дежурили долбушинцы. Перегородив проезжую часть веревкой с болтавшимися на ней тремя пластиковыми канистрами, здесь маялись два миллионера и один миллиардер. Главная проблема для них состояла в том, чтобы договориться, кто будет поднимать и опускать веревку, поскольку машин было довольно много, а использовать наемный труд запрещалось уставами форта.

Миллионеры были, впрочем, бодрые, не ленивые. Один составлял договор с разграничением обязанностей и делегированием полномочий, кто поднимает веревку, кто натягивает, кто закрепляет, кто отвечает за канистры. Очень серьезный договор, предусматривающий все мелочи. Другой прямо здесь на месте набрасывал проект строительства платной сети электронно-управляемых шлагбаумов по всей России. Миллиардер же просто бегал туда-сюда, вертелся от скуки и поправлял на веревке канистры. Он-то и опустил веревку, не заглядывая в такси.

Второй пост был уже серьезней. Охрану здесь несли берсерки. Один начал было выступать на середину дороги, но вдруг заметил, что у него развязан шнурок, и занялся им. Такси проехало.

– Есть! – сказала Гуля радостным шепотом.

На автобусной площади Гуля расплатилась с водителем и, вытащив Афанасия из такси, повела его к бывшей котельной. В глухой стене была заваренная и закрашенная дверь. Последние лет десять ее не открывали, да и не было необходимости, поскольку справа и слева от нее зияли провалы выбитых окон.

Сейчас возле этой двери нетерпеливо топталась Нина. Увидев Гулю, она сердито бросилась к ней.

– Где ты была?! Я тебя прикончу! – крикнула она, протягивая руки, словно собиралась душить подругу.

Тут Нина увидела Афанасия, и руки ее, сомкнутые на шее Гули, разжались.

– О, и ты здесь? А где мой Максик? – спросила она капризно. – Я, конечно, понимаю, что я никому не нужна. Что меня все позабыли, не обняли, уронили…

Узнать, что с Ниной сделали еще, Афанасий не успел. На автобусной площади появилась девушка в плаще, выглядевшем летом несколько не к месту, и в темных очках. Пряча лицо в поднятый воротник, девушка быстро шла к котельной. Афанасий узнал Яру. За Ярой, отстав от нее немного и пытаясь забежать чуть вбок, чтобы увидеть ее лицо, неуверенно трусил один из инкубаторов форта Белдо.

Яра подошла и схватила Афанасия за руку.

– Скорее! Я сглупила, и меня засекли! – крикнула она, задыхаясь. – Проведите через дверь!

Афанасий просительно взглянул на Гулю. Та достала два матовых стеклышка. Одно было в оправе из серебра и с серебряной цепочкой, а другое треснувшее и с цепочкой самой обычной, стальной. Треснувшее стеклышко Гуля уронила в Липецке, когда рисовала дверь в стилизованной колонне, украшенной носами кораблей.

– Как я двоих проведу и сама пройду? У меня только два прыгуна! – сказала она и посмотрела на Нину.

– Ни за что! Даже не уговаривайте! Свой не дам! – заявила Нина.

Гуля молча полезла к ней в карман.

– Она даже не уговаривает! – плаксиво пожаловалась Нина. – Нет, это вообще ни в какие ворота! Не уговаривают, не убеждают, Максика нет!.. И вообще: разве беременным можно пользоваться прыгунами? Она же не одна. Их двое!

– А если бы у нее тройняшки были, то что – на каждого отдельный прыгун? – возразила Гуля.

Яра уже сдергивала с себя плащ и темные очки.

– Держи! – шепнула она, и, вставив стеклышко в глаз, вшагнула в дверь вслед за Афанасием и Гулей. У котельной осталась одна Нина.

– Нет, ну нормально! У меня все отобрали! – сказала она капризно.

Нина надела темные очки, накинула на плечи плащ Яры и вышла навстречу инкубатору, который уже крался вдоль стеночки.

– В чем дело, юноша? – сказала Нина, сдергивая с себя очки. – Своих не узнаем?

Инкубатор захлопал глазами, что-то заблеял и, заглядывая Нине за спину, принялся сложно оправдываться.