Афанасий, взяв пример у Сашки, стал оставлять для Гули письма в разных уголках России. То прятал их под постаментом памятника Евпатию Коловрату в Рязани, то в Петропавловске-Камчатском привязывал письмо к торчащей палке на черной гальке пляжа среди загадочных, облизанных океаном деревяшек, выброшенных рыболовных буев и краболовок.

Однажды Афанасий переместился в Крым на длинное песчаное побережье между Саками и Евпаторией. Это было ранней весной, в холодный сырой день. Он брел по пляжу среди выброшенных морем водорослей и прикидывал, где спрятать письмо, чтобы Гуля смогла его найти. Внезапно впереди что-то забелело. В полосе прибоя лежала чайка. Ее раскинутые крылья были присыпаны песком. Афанасий решил, что чайка мертвая, но вдруг увидел, что ветер как-то странно и равномерно откидывает у чайки голову.

Афанасий подошел и осторожно присел рядом на корточки. Чайка была еще жива, но могла двигать только головой. Она разинула клюв, угрожая ему. Афанасий отодвинулся. Голова чайки опять опустилась на песок. Афанасий привстал и наклонился, чтобы не пугать ее сильно. Чайка опять зашипела. Ее клюв изнутри был сложной формы, с выступами, с перегородками, словно даже со сквозными отверстиями, хотя Афанасию казалось, что такого быть не может. Так он стоял минуты три, чувствуя, что чайке уже не поможешь. Чайка то шипела, то опять роняла голову, которая с каждым разом поднималась все ниже. Она словно бы теряла и интерес к Афанасию, и страх, и жизнь. Причем словно бы одновременно, точно все это было связано. Потом одна длинная волна выкатилась дальше других и сразу омыла и чайку целиком, и ноги смотревшего на нее Афанасия. Волна смыла с крыльев чайки песок и, подхватив, прокрутила ее на месте.

Голова чайки запрокинулась и больше уже не поднималась. Только ветер лохматил перья. Открытые глаза стали какими-то плоскими и ничего не выражающими. Афанасий понял, что волна отняла чайкину жизнь и унесла ее в море. Мгновенность и простота смерти потрясли его. Он шел и думал, что души чаек живут не в небе, а в воде. Вода – сущность, наполненная душами птиц и рыб. Письмо он потом привязал к заброшенной спасательной вышке, на которой трепыхался выцветший флаг с Нептуном.

– Эй, ау! Только ты это… Пиши письма художественнее! А то ты стал все чаще отделываться криво нарисованными сердечками! Я понимаю, что ты больше по сообщениям в телефоне специалист, но все же будь подушевнее. У Тургенева, на худой конец, спиши! Хотя нет, у Тургенева мужчины какие-то вялые, лучше у Ремарка! Я тебе подчеркну кусочки! – вдруг сказала Гуля, думавшая, как оказалось, о том же самом.

– Да запросто. Только сейчас уже не телепортируешься никуда, – Афанасий, закатав рукав, показал Гуле погасшую нерпь.

– Что, совсем закладка никуда не годится? Не заряжает даже? – с сочувствием спросила Гуля.

– А ты откуда знаешь? – напрягся Афанасий.

Гуля смутилась, жалея уже, что это сказала:

– Ну ты же знаешь, у кого я в форте…

– А почему ваши на штурм не идут? – резко спросил Афанасий.

Гуля пожала плечами. Заметно было, что если ее и пошлют в атаку, то уйдет она не сильно дальше ближайшего кафе.

– Ерунда, что нерпи не заряжаются! – сказала Гуля с внезапной радостью в голосе, как человек, сообразивший, чем он может поднять настроение другу. – Мы и без того сможем путешествовать. Я ведь теперь числюсь в отделе форта, который отвечает за прыгуны и двери.

– Да? – спросил Афанасий быстро. – И? Ты сама туда пошла? Или поспорила, что тебя возьмут?

– Нет, меня подруга одна устроила. Белдо спорами не одурачишь… – усмехнулась Гуля. – Непростая работа, кстати. Нужны, допустим, двери в Якутии. Ты летишь на самолете и первым делом рисуешь дверь в аэропорту, а там везде камеры и царапать стены никто не даст. Ну в туалете разве что… А если туалет, допустим, женский и оттуда толпой полезут берсерки с топорами? Да еще в зоне досмотра? Приходится на каждую дверь писать отдельную служебную сопроводиловку, типа «ДСЖИВИСМБО».

– И что это значит?

– «Дверь строго для женщин и в исключительных случаях мужчин без оружия». На каждую дверь есть такая сопроводиловка. Какой-то дверью можно пользоваться только ночью, какой-то только днем. Самая простая и приятная сопроводиловка – «БО»: «без ограничений». Обычно в заброшенных домах или на трансформаторных будках. На них такое количество рисунков, что нарисованной двери никто не удивится. Здесь я обычно не гвоздиком царапаю, а лаком для ногтей рисую, довольно старательно – все равно без прыгуна никто не воспользуется. Ну а с красками и с баллончиками, когда они нужны, делмэны Долбушина помогают. Довозят тебя повсюду, никаких бытовых проблем.

– У Долбушина что, делмэны во всех городах?

– Во всех крупных точно. И в большинстве средних. Ну а в небольших городах сидят уже их представители. Там все продумано до мелочей. Все четко по схеме. Вначале делмэны организуют сеть, затем засылаются боевые ведьмы, берсерки и начинают заниматься подселением личинок и инкубаторами…

Про инкубаторов Гуля упомянула с легкой досадой. О том, что и в ней самой живет личинка эльба, Гуля предпочитала не вспоминать. По идее, личинка должна была разрушать ее быстро, при каждом следующем обращении к дару. Каждый выигранный спор – маленькое пространство, отвоеванное элем внутри у Гули. Год-два – и тебя уже нет. Однако прежний эль был уничтожен Афанасием, новый же, подселенный самой Гулей, осторожничал, и оттого Гуле порой казалось, что так будет вечно. Эль никогда не превратится в эльба, а так навсегда и останется удобным и милым исполнителем ее желаний.

– Интересно, как там наши? – пробормотал Афанасий и смутился, потому что не знал, является ли секретом для Гули, что не все шныры находятся в ШНыре. Однако Гуля все прекрасно поняла:

– Это которых вы послали в Питер? Да-да-да, великая шныровская тайна, которую шныры узнают у ведьмарей! Они едут вот так вот наискось, в сторону Петрозаводска, – Гуля провела по воздуху пальцем, отслеживая маршрут их перемещения. – Сейчас они где-то… м-м-м… тут!

– Ты не ошибаешься?

– Я?! А кого Белдо отправил проверять там старые двери и рисовать новые? Меня и Нину… Все боевые ведьмы сейчас или ШНыр осаждают, или заняты, так что и Нинку пришлось подключить.

– И вы до сих пор еще не там?

Гуля смутилась:

– Ну я уже ехала к тебе в такси, когда Дионисий позвонил. Что, я прямо так должна все бросать и кидаться, не успев поцеловать моего пупсика в носик?

– А что ты Белдо потом скажешь?

Гуля пожала плечами:

– Скажу, что не взяла свой счастливый гвоздик-царапалку… Не знаю, придумаю что-нибудь.

– И он поверит?

– У нас в форте никто никому не верит. Так что тут вопрос более важный, чем «поверит – не поверит», а именно: «сделает – не сделает»! Я сделаю. И он знает, что сделаю, а на остальное ему плевать, – сказала Гуля.

Афанасий задумался, искоса поглядывая на Гулю. Он и не подозревал, что она так умна.