Счастливые мятные полоски. Счастливые мы.

Вы бывали на свадьбах. Вы видели платья жемчужных оттенков, черные галстуки, подружек невесты в нарядах разных оттенков драгоценных камней. Вы слышали струнные квартеты и клятвенные обеты. Вам знакома процедура: процессия с музыкой, речи, клятвы и объявление от лица государства.

Вот что я хочу, чтобы вы увидели на нашей свадьбе:

Меня и шестерых подружек невесты, четыре из которых были пациентками доктора Розена, бегущими через чикагский Миллениум-парк, чтобы фотограф мог запечатлеть нас перед «Фасолькой»[55], пока солнце не село на западной стороне неба. Увидьте нас бегущими по холлу офисного здания с крутыми шестиугольными зеркалами на потолке, все еще смеющимися и сообщающими озадаченному фотографу: «Мы собираемся повидаться с нашим терапевтом!» Увидьте меня с шестинедельной беременностью в белых босоножках на каблуке, в платье, тесном в корсаже из-за быстрого набора углеводов, свойственного первому триместру.

Увидьте доктора Розена в дорогом сером костюме и сверкающих черных туфлях, открывающего дверь хору из семи вопящих женщин, приветствующих его как рок-звезду, для встречи с которой их провели за кулисы. Увидьте, как доктор Розен улыбается и приглашает нас в ту комнату, которую я знала лучше, чем любое другое пространство на планете, с ее слепящим светильником в заднем углу, с кофейным пятном у окна, с перекошенными рулонными жалюзи. Увидьте, что он составил кресла в круг – точь-в-точь как для сеанса, – вот только сегодня субботний вечер, и осталось девяносто минут до моей свадьбы. Увидьте, как он садится в свое обычное кресло и спрашивает нас, где мы были. Увидьте, как он спрашивает меня, готова ли я. Да, я готова. Увидьте, как я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, поскольку тошнота первого триместра прокатывается по телу. Услышьте, как я восклицаю с ноткой паники: Я забыла свои крекеры! Увидьте, как доктор Розен исчезает за дверью и возвращается с красной пластиковой чашкой, полной молока и хлопьев. Мюсли. Услышьте, как я говорю: «Так вот что вы едите перед утренними сеансами? Мне казалось, вы больше по тостам».

Увидьте меня и Джона, стоящих вместе в боковой комнатке перед церемонией. Увидьте, как мы обнимаемся и задерживаем это мгновение между нами. Увидьте, сколько любви содержит в своих расширившихся границах мое сердце с насечками. Увидьте, как мы с Джоном вместе идем по проходу – нет никакой выдачи замуж, только выбор, принятие, проявление. Услышьте, как мы обещаем строить дом и жизнь вместе при поддержке людей, которые нас любят. Услышьте, как мы рождаем словами нашу семью.

Услышьте, как мы клянемся перед свидетелями. Увидьте, как я кладу руку на живот, где сердцебиение нашего ребенка отбивает по сто семьдесят пять ударов в минуту.

Вы также бывали на свадебных банкетах. Вы знаете все о центральных элементах, накидках на стулья и каллиграфически безупречных карточках рассадки гостей. Вы пробовали закуски с грибами и бри, сухое шампанское и глазурь на сливочном масле. Вы слышали тосты за молодоженов и первые такты песни Brown Eyed Girl.

Вот что я хочу, чтобы вы увидели на нашем свадебном банкете:

Столик номер пять, за которым доктор Розен и его жена сидят в окружении Макса, Лорна, Патрис и их супругов. Увидьте стол номер шесть, оккупированный женщинами из вторничной дневной группы. Увидьте стол номер семь, где Рори, Марти и Карлос передают друг другу пасту и рыбу. Увидьте, как в течение вечера каждый из них обнимает меня, желает мне всяческих благ и крепко прижимает к себе – так же, как и всегда.

Что касается чудес – увидьте, пожалуйста, Рида и его жену Миранду, пробирающихся ко мне сквозь толпу после второй перемены блюд. Поздравляем, говорят они. Увидьте, как я обнимаю их обоих, ошеломленная тем, на что способно человеческое сердце, как оно может удивлять и радовать, как может воссоединять, регенерировать, прощать и протягивать связи через океаны обиды, каньоны одиночества. Спасибо, что пришли. Это так много для меня значит.

Например, моего техасского католического клана и еврейской семьи Джона с Западного побережья. На каждой свадьбе танцы – это смешение тел, одни из которых принадлежат стороне жениха, а другие – стороне невесты. Когда родственники Джона усадили меня в кресло и подняли над головой, исполняя хору, я увидела банкет сверху. Мои родители и брат с сестрой с готовностью хлопали, приемля обычай, который был им не свойствен. Доктор Розен и его жена в окружении множества пациентов, взявшись под руки, водили вокруг нас хоровод, распевая слова, которые знали наизусть. Брат, родители и кузены Джона размахивали салфетками. Когда заиграла «Хава нагила», хаотическая радостная сценка внизу подо мной превратилась в коллаж любящих лиц и рук, поднимающих и держащих меня и Джона.

В какой-то момент подготовки я спросила доктора Розена, можем ли мы с ним потанцевать на моей свадьбе. Я хотела почтить работу, проделанную вместе с ним в группах, работу, которая сделала возможной мою жизнь с Джоном и нашим малышом.

– Не хочу отдавить любимую мозоль твоему отцу.

– Не волнуйтесь! Разумеется, мой отец получит собственный танец. А наш можно запланировать на другое время. Типа традиционный вальс пациентки и терапевта в середине приема!

– Поговорите об этом в группах.

Чем больше я это обсуждала, тем сильнее хотелось танцевать с доктором Розеном. Я хотела увековечить тот факт, что я побывала на сотнях терапевтических сеансов и больше не была той одинокой и отчужденной молодой женщиной, у которой в будущем не имелось ничего, кроме оплачиваемых часов работы. После всех слез, зубовного скрежета, вандализма и воплей настало время танца.

Я хотела танцевать.

Сразу после того как мы с Джоном заключили помолвку, Клэр спросила меня: смогла бы я в итоге сойтись с Джоном, даже не ходя в группу все эти годы? Я ответила: сомневаюсь. Но на самом деле мне хотелось сказать: ни в коем, мать его, случае!

Услышьте начальные такты знаменитой песни из «Скрипача на крыше» – в ней отец поет о том, как быстро летит время и ростки расцветают в подсолнухи. Увидьте, как я веду доктора Розена на танцпол от столика, где он сидел рядом с женой. Увидьте, как он кружит меня влево, потом вправо… а потом никакого кружения уже нет из-за резко нахлынувшей тошноты первого триместра. Увидьте танцпол с товарищами по группам, прошлыми и нынешними, которые точно знали, что этот танец значит для меня и, возможно, доктора Розена.