Ничего подходящего в маминой комнате не оказалось. «Но, может быть, найдется в комнате Виолетты?» Оставив сумку, я вышла в коридор, обошла лестницу и устремилась туда. Стоило мне открыть дверь, и в лицо подуло холодным, пропитанным дождем воздухом. Обрывки штор на окне колыхались.

На секунду я застыла. Если по усадьбе и разгуливал чей-то призрак, то первой кандидаткой на эту роль была Виолетта. «А вдруг бабушке не понравилось, что ее вещи унесли?»

«Не мели вздор!» – услышала я деловитый мамин голос. Окно было разбито. И вообще – призраки не существовали!

Я вошла в комнату и осмотрелась, внимательно вглядываясь в мусор на полу в поисках предмета, которым можно было бы оторвать задник гардероба. Среди клочков бумаги, клубков пыли и не поддававшегося опознанию хлама я обнаружила чертежную кнопку. «Сгодится!»

Уже направившись к выходу, я пнула ногой кучку мусора в надежде отыскать что-нибудь получше, и под ударом моего мыска какой-то металлический предмет отлетел к двери. Я подобрала с пола простой, тонкий серебряный браслет с гравировкой, инкрустированный крошечными красными камушками, которые я посчитала гранатами.

Нандини! Она, наверное, тоже наведывалась в усадьбу призраком. А, может быть, не только в усадьбу. Но и в деревню, и даже в городок, продолжая разыскивать пропавшую дочь. От этой мысли меня бросило в дрожь. Сколько грустных, трагичных историй разыгралось в свое время в поместье!

«А что, если нынешнему поколению Розмеров, то есть мне, суждено было положить этому конец и все изменить?» Словно дав самой себе обещание, я нацепила браслет на руку и вернулась в мамину комнату.

Но, оторвав заднюю стенку гардероба, я ничего за ней не обнаружила. Приуныв, я закрыла дверь и лишь в тот момент услышала за окнами дождевую капель. «Пора возвращаться!» Я еще могла попросить кого-нибудь из строителей подвезти меня до деревни.

Размышляя над мамиными подсказками и своими потугами найти ответ на ее загадку, я пошагала по коридору. Внезапно из-за приоткрытой двери высунул голову кот.

– Мяу! – сказал он и отскочил от двери вглубь темной комнаты.

– Ах ты, проказник! Решил поиграть со мной в прятки?

Я толкнула дверь и… замерла. Меня обдало волной спертого воздуха. Настолько затхлого и вонючего, что я невольно попятилась и поспешила зажать нос рукой. Доски прогнившего пола местами были обуглены. Кот сиганул на край кровати – тоже обгоревшей. Грудь тисками сжала печаль. Время не пощадило и другие помещения в доме, и больше всего пострадал бальный зал. Но эта комната единственная выглядела по-настоящему жуткой и зловещей. Все еще не убирая от носа руки, я отступила назад: «Как такое возможно? Пожар в усадьбе случился давно, а запах стоит до сих пор…»

Внезапно я устрашилась тишины, воцарившейся в доме: строители закончили работы. Развернувшись, я помчалась опрометью по коридору, слетела с лестницы, пронеслась мимо комнат первого этажа и выскочила в заднюю дверь. Увы! Последний из рабочих грузовиков уже катился по склону холма к Сент-Айвзу.

«Тьфу ты!»

Я уже готова была позвонить Питеру, когда раздался автомобильный гудок. И я увидела Пави за рулем фургона. На пассажирском месте сидела ее мать.

– Подбросить до деревни? – спросила в открытое окошко Пави.

– Пожалуйста! – я бросилась под дождем к машине, забралась назад и присела на пол рядом с ящиком, полным спаржи. – Спасибо вам! Я уже собралась звонить Питеру.

– Питеру Дженкинсу? – уточнила Пави. – Хороший человек. Ты его помнишь, ма?

– Конечно, – кивнула миссис Малакар. И больше не сказала ни слова.

Я достала из ящика горстку спаржи.

– Отборная! Что вы будете с ней делать?

– Еще не решила, – фургон подпрыгнул на очередной колдобине. – Графиня, вам нужно подлатать вашу дорогу!

– Она ужасная, правда? – вдохнув землистый аромат молодых зеленых побегов, я положила их обратно в ящик. «Пожалуй, надо отварить свою спаржу. С яйцами всмятку и тостами из хлеба, который я утром купила в булочной, получится объеденье!» – подумала я.

Но беседу надо было поддерживать, и я спросила:

– Как вы долетели, миссис Малакар? Путешествие было приятным?

– Оно никогда не бывает особо приятным. Все, как всегда, – ответила та.

– От Мумбаи до Лондона, должно быть, добираться сутки?

Миссис Малакар помотала головой:

– Вовсе нет. Всего десять часов.

– А, ну да, – кивнула я. – Вы же летели в Лондон на запад, а не на восток, как я из Сан-Франциско.

В первый раз за весь разговор миссис Малакар обернулась и посмотрела на меня:

– Вы американка, леди Шоу?

– Пожалуйста, зовите меня Оливией! Да, я родилась в пригороде Сан-Франциско.

– Ваш акцент не похож на американский.

– Моя мама была англичанкой. Как выяснилось, – мой тон окрасило раздражение, и я испугалась, как бы это не сказалось на нашем и без того натянутом общении.

– Вашей матерью была Каролина Шоу, так ведь?

– Так. Вы ее знали? – подалась я вперед.

– Нет. Она уехала до то моего переезда сюда. Я всегда считала, что она была причастна к исчезновению несчастной Санви. Или что-то знала…

– Приехали! – весело провозгласила Пави, и я сообразив, что мы уже остановились перед рыбной лавкой.

Но не отреагировать на обвинение не смогла:

– Почему вы так думаете?

Миссис Малакар отвернулась, уставилась в лобовое стекло и лишь едва пожала плечами.

– Не обижайтесь, Оливия, – встряла Пави, – но мне нужно мчать дальше. Положить спаржу в холодную воду.

– Да, понимаю, – я вылезла из машины. Но перед тем, как закрыть дверцу, сказала: – Миссис Малакар, моя мама была не такой!

– Не такой? – ее большие, темные как ночное небо глаза встретились с моими: – Она что-то знала.

Пави покосилась на меня через плечо:

– Мне надо ехать, Лив.

– Прошу прощения, – кивнула я.

– Я позвоню вам позже, – сказала Пави, едва заметно качнув головой. Словно призывая не принимать всерьез слов ее матери.

Захлопнув дверцу, я проводила взглядом фургон. И почувствовала, что продрогла. «И снова в одиночестве…», – со странной тяжестью на душе я вернулась в съемную квартиру.

Дождь заканчиваться не собирался, и я, включив для компании радио, отварила спаржу, нарезала ломтиками свежий хлеб, приготовила тосты, и разбила поверх свежее яйцо. «Я готовлю для себя! – постаралась я себе внушить, чтобы не думать о том, что миссис Малакар лишила меня удовольствия готовить для Самира на его крошечной, но такой замечательной кухне. Приготовление пищи всегда являлось для меня языком «лингва франка». Способом выразить другому человеку свою любовь. Мне казалось, что только так я могла раскрыть ему всю глубину своих чувств.