Она снова дернулась от такого ошеломительного признания, но Клим продолжал цепко держать, а перед ней на стол легли два конверта. Один глянцевый, белоснежный, второй простой, из почтовой упаковочной бумаги. Муж говорил дальше, не переставая буравить ее глазами.

 — И я хочу, чтобы ты тоже решила для себя, нужен я тебе или нет, чтобы наша жизнь не превратилась в бесконечные разборки. Ты достаточно узнала обо мне, это надо либо принять, либо нет, иначе нас ждет путь в никуда,  — а дальше сказал уже тише:  — Ты должна решить для себя, хочешь ли ты остаться со мной, как тогда сказала эта тетка из ЗАГСа, и в горе, и в радости. В этих конвертах твой выбор, Катя. Выбери один из них, а второй выбрось. Белый, если ты согласна, серый  — если тебе по-прежнему нужен развод.

Он встал, разгладил брюки, застегнул пиджак, склонился и поцеловал ее руку.

 — Я подожду тебя в машине. Сделай выбор, Катенька, только конверт открой потом, когда я уеду. И не забудь выбросить второй, — обернулся Клим на полдороги, и Катя напряглась, чтобы вынужденно кивнуть.

Взяла в руку два продолговатых конверта, на ощупь абсолютно одинаковые. Посмотрела на свет  — внутри сложенные листы бумаги, тоже на вид абсолютно одинаковые. Ну и? Белый? Или нет? Кто бы ей подсказал! И один, и другой конверт обжигали кожу, Катя едва сдержалась, чтобы не вскрыть их тут же. Оба. Снова положила конверты на стол. Клим прав, тысячу раз прав, она должна сделать выбор, и этот выбор очевиден. Белый конверт перекочевал в сумку, а серый она взяла в руки, чтобы выбросить.

Как оно получилось, Катя сама не поняла. Само, честное слово, само! Когда она подошла к урне, то вместо того, чтобы бросить туда конверт, пальцы быстро расстегнули сумку и затолкали его внутрь. Защелка щелкнула, в двери ослепительно брызнуло солнце, а у входа уже поджидал сверкающий Ламборджини со спокойным и ни капельки не взволнованным мужем за рулем. Катю это даже задело, ему что, безразлично, что она выберет? Она вон уже вся извелась. Потому что нельзя так сразу, надо подумать, все взвесить, и потом только выбрать. Затем она, конечно же, выбросит второй конверт.

В офис влетела с колотящимся сердцем, Клим так и не понял, почему она выскочила из машины, как угорелая. Эти два конверта просто немилосердно жгли через стенки сумки. А может и понял, и кривоватая улыбка, не сходящая с губ, была вызвана именно этой его уверенностью.

Катя для верности закрыла дверь на ключ и вытряхнула на стол содержимое сумки вместе с конвертами, она даже прикоснуться к ним боялась, как будто они в самом деле раскалены. В дверь постучали, она лихорадочно сгребла назад в сумку кошелек, телефон, ключи, губную помаду, конверты стряхнула в выдвинутый ящик и пошла открывать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пришлось потратить больше часа на опрокинутый на нее ворох нерешенных задач, и наконец, Катерина, снова провернув в двери ключ, села за рабочий стол. Выдвинула ящик, лелея робкую надежду, что конверты исчезли или вообще явились порождением ее буйной фантазии. Ничего подобного. Лежали как миленькие, ждали ее погибели.

Устав бороться с собой, Катя взяла белый конверт и ножницами срезала тонюсенький краешек. Чтобы не тряслись руки, пришлось опереться запястьями о стол. Развернула лист бумаги, и слезы сами брызнули на распечатанный элктронный билет. Жирона. Самолет в семь утра, значит в пять она должна быть в аэропорту, а в одиннадцать она будет в Жироне.

Вытерла мокрые щеки и гораздо более твердым и уверенным движением разрезала серый конверт. Ну не умирать же теперь от любопытства, коль уж точно не суждено умереть от неразделенной любви? Развернула лист, положила голову на стол и прижалась пылающей щекой к прохладной поверхности.

«Давай ты все-таки подумаешь, Катенька»,  — было приписано карандашом на свободном от черных напечатанных букв, знаков, символов электронного билета до Жироны, точной копии лежащего рядом с Катей на столе. Вылет в семь утра, регистрация в пять…

Как будто она никуда и не улетала. Жирона была все такой же приветливой и залитой солнцем, но сейчас она казалась Кате особенно прекрасной. Наверное потому, что в этот раз она прилетела сюда на свидание. Катя даже остановилась, ошеломленная этой мыслью  — а ведь так и есть, она еще ни разу не ходила на свидание с Климом. Начиная с их ненормального знакомства в «Саламандре», у них было все, что угодно, но только не свидания. Завтраки, обеды и ужины, прогулки с детьми, выезд за город  — было, секс  — завались сколько было, полная комната цветов  —  была, и постель из лепестков роз тоже, а обычного свидания не было. Чтобы Клим пригласил ее, ждал, она пришла и даже немножко опоздала, он поцеловал ее в щечку  — не набросился с порога как оголодавший, а просто обнял и поцеловал…

Катя задумчиво посмотрела на бегущие за окном автомобиля улочки. Но раз это первое свидание, то куда она так торопится?

 — Игорь, притормози,  — повернулась к водителю. За рулем сидел тот самый охранник Игорь, что чуть не раздавил ее в день отъезда Клима.

 — Что такое, Катерина Дмитриевна?  — не понял тот.  — Александр Арсентьевич сказал…

 — Мне нужен отель, хороший, отвези меня туда. Сам можешь сходить перекусить и отдохнуть. Это ненадолго. А Александр Арсентьевич подождет, не переживай,  — и улыбнулась обезоруживающе.  — Ну сам подумай, как я в таком виде мужу на глаза покажусь! Мне нужно принять душ и уложить волосы.

 — Да вы всегда красивая,  — начал было Игорь, но наткнувшись на упрямый Катин взгляд, согласно кивнул.  — Ок, поехали, хозяйка.

Она намеренно выключила телефон, пусть муж подергается, хотя охранник, скорее всего, уже доложился. Катя приняла душ, переоделась, все-таки перелет есть перелет, а потом спустилась из номера в парикмахерскую, где ее уже ждали.

 — Как синьора желает, волосы поднять или, может, уложить волнами? — сегодня над ее волосами собирался колдовать приятный молодой человек с бородкой и пронзительными черными глазами, напомнившими ей…

Нет, таких больше нет ни у кого, тут и сравнивать нечего! Катя посмотрела в зеркало и решительно скомандовала:

 — Поднять!

Она определенно продвинулась в познаниях испанского!

Игорь терпеливо дожидался Катю в баре отеля, но когда она вошла, в полном смысле слова лишился дара речи.