удачном вырезании неприятельского поста было бы просто неприлично. А тут сено, предмет вполне рождественский, вертепный. Политес, это, конечно, хорошо, но читатель уже начал понимать, что шведы – крохоборы, коли в своих публичных реляциях поминают как успех такие вот акции. Ждать от них хорошего действа не приходится. Да, они пытались надувать щеки, опубликовав в Стокгольме реестр состояния вооруженных сил королевства. «Шведская военная сила на сухом пути состоит ныне из 82 522 человек, а именно 7000 конницы, 3150 драгун, 13 800 вербованных солдат, 24 211 пехоты и 34 361 человек запасных войск». Ну, «запасные войска» – это крестьяне, растящие хлеб за себя и мобилизованного соседа, их трогать нельзя, иначе голод. Но все равно набирается 48 000 готовых штыков и сабель —а между тем померанская группировка из года в год пытается решать задачи по демилитаризации Пруссии силами 15−18 тысяч человек, а остальные для чего-то приберегаются.

Весной шведы начали мусолить тему своего скорого выступления в поход. «Блокировавшее Штральзунд со стороны суши прусское войско ночью на 18 июня внезапно из Шведской Померании ретировалось, взяв с собой почти все найденные тут телеги и фуража на четыре дня. Причин тому пока мы не знаем, но походом своим они сильно поспешают. Мы начали потихоньку возвращать с острова Рюген свои войска, хотя кавалерию быстро оттуда перевезти никак невозможно. За город выслано несколько команд, но предпринимать серьезные операции пока тут не собираются, ожидая прибытия сикурса из Швеции». Затем бурные события лета на главных фронтах Семилетней войны вытеснили известия о шведских поползновениях в сторону Берлина сначала в «подвал», как материал третьего сорта, они сильно редуцировались, а чаще просто снимались с номера, если одновременно поступали объемные сообщения о сражениях австрийцев, рейдах англичан и осадах пруссаков. Далее редактор справедливо рассуждал, что давать статейку о шведских стычках с гусарами месячной давности у никому не известных деревень уже и нет резона. Шведы всплыли в газете только в октябре, причем со старой песней: «Из Деммина и Анклама уведомляют, что шведские гарнизоны по получении известия о приближении пруссаков ретировались. В городке Лойце местные жители храбро оборонялись и многих пруссаков побили, но последние потом их дочиста ограбили. Пруссаков насчитывают до двух тысяч человек, они разъезжают по Шведской Померании и отгоняют скот».

Как ни странно, но в конце ноября, когда уже абсолютно все армии Европы расходились или уже встали по зимним квартирам, внезапно пришло сообщение из еще действующей, оказывается, шведской армии, от 21‐го числа: «Отряд подполковника Гюльденера атаковал противника, да с такой храбростью, что обратил его в бегство после краткого сопротивления. С нашей стороны убитых нет, только слегка ранен капитан Кампфер и несколько рядовых. У пруссаков убит один гусарский унтер-офицер, двое рядовых и нестроевой чин; захвачены три лошади, а на телеге найдены разные обозные вещи и тюк сена». Шведы всегда выглядели людьми со странным восприятием масштаба событий, но тут просто превзошли сами себя, устроив торжественный вход в лагерь под музыку и орудийный салют с трофеями выигранного «сражения» – ботинком (левым черным смазным, средней плепорции) и слегка дырявым чулком, о чем неотменно была составлена обстоятельная реляция для местной и международной прессы. Сеном начали год, сеном и закончили. Это было последнее «боевое» сообщение в «Санкт-Петербургских ведомостях» за 1758 г. Последний месяц года прошел в освещении того, кто где встал на квартиры и куда протянул кордоны, а также новым раундом нытья о граблении пруссаками Мекленбурга и Саксонии.

ДЕЛА РОССИЙСКИЕ

Первый вопрос, что приходит в голову современному человеку, засевшему за подшивку «Ведомостей»: а почему дается столь мало новостей из нашей Заграничной армии? В январских выпусках вроде бы все отлично, идут потоком торжествующие реляции о бескровном занятии Восточной Пруссии, о приведении ее жителей к российской присяге, о достижении договоренностей («капитуляций»), как дальше мы будем жить с пруссаками и т. п. Далее почти каждый номер открывается каким-то правительственным сообщением, но где же вести из Кенигсберга, Торуня, Мариенвердера? Хотя бы самые лаконичные, типа «у нас все хорошо». Но их нет. «Через Нойхофф третьего дня прошла рота ганноверских солдат с одной пушкой, а куда направляются, того они сами не знают» – вот такого порядка сообщения есть, а стотысячная русская армия как в воду канула. И к открытию кампании так и не появилась. Тому виной несколько накладывающихся друг на друга причин. Во-первых, с началом войны было решено, что вместо пестрого ассорти разнообразных армейских новостей в столице будет печататься отдельным изданием «Журнал о военных действиях российской императорской армии», причем об этом спохватились уже в разгар кампании и первый материал в оном датируется началом июня 1757 г.[775] Журнал издавался не регулярно, а по мере накопления записей о происходящем и присылки их в столицу на конфирмацию. Там рукопись основательно чистили от всего предосудительного и утверждали в различных инстанциях. Живость изложения, конечно, при этом утрачивалась. Таким образом, в академической типографии получали утвержденный текст, но о действиях армии не сочиняли сами ничего. Вся подборка журнала сразу после войны была переиздана в виде книги, причем издатели даже не попытались исправить хотя бы самые явные неточности, вполне простительные в военное время (например, вошло в книгу утверждение, что на Егерсдорфской баталии убит граф Дона, хотя в 1757 г. почти сразу же уведомились, что он жив). Во-вторых, при армии не было ни единого человека, сколь-нибудь похожего на корреспондента. Писать партикулярно на родину не воспрещалось, но насколько нам сейчас известно, никто не дерзнул излагать родственникам или друзьям (пускай даже с просьбой держать в тайне) сколь-нибудь связно ход кампании. Случайная выборка, представленная в книге Д. А. Сдвижкова «Письма с Прусской войны», подтверждает, что россиянам было несвойственно эпистолярно подниматься выше своих личных переживаний, которым движения армий служат лишь фоном.

В-третьих, в России было категорически запрещено (об этом можно утверждать точно, хотя и без опоры на письменный источник) использовать что-либо из иностранных газет при обращении к теме наших военных усилий в Европе. Про лай англичан мы упоминали, но можно также предположить, что в газетах Данцига и Варшавы за время пребывания наших войск в Польше накопилось достаточно материала, дающего интересный сторонний взгляд на пришедших издалека людей. К сожалению, использовать их было запрещено. О ценах на хлеб на данцигской бирже пишите, о варшавском сейме – пожалуйста, а вот дать самую невинную заметку типа «в Данциг зашел русский фрегат „Архангел Михаил“» нельзя, не положено. Насколько мне известно, подшивки польских газет эпохи Семилетней войны в плане поиска в