— Сюда не ходят из замка? — Кэйти скидывала с себя одежду.

— Я никогда никого здесь не примечала. Нехожено. Похоже, никто и не знает. Не знал до сих пор.

Наташа, погружённая в воду, лежала на неглубоком каменном дне, отполированном водой за века. Как давно она не испытывала такого блаженства! Дрожь приятной волной пробежала по телу. Руки Кэйти мягко скользили по нему, смывая липкую лечебную мазь, массируя, растирая напряжённые мышцы, расслабляя, унося в страну грёз и несбыточных фантазий.

Вода, скапливаясь под землёй, поднимаясь на поверхность из глубинных пород и слоёв земной коры, наделённая природным земным богатством, ласкала, пропитывая каждую клеточку уставшего тела, даруя ему облегчение и исцеление.

Старуха, удобно приткнувшись спиной к выступающему валуну, казалось, задремала.

Прошло достаточно времени, чтобы насладиться тишиной и покоем. Только шум воды да хлопанье крыльев птиц напоминали, что жизнь не остановилось, а только замерла ненадолго.

Ведунья зашевелилась. Настал час уходить из этого дивного оазиса, дарованного природой человеку для обретения здоровья и красоты.

Удивительно, но отмякшие волосы Наташи промылись, стали мягче и струились по плечам мокрым шёлковым полотенцем. Струп на макушке? Его она не нашла. Ноги тоже очистились и стали гладкими. Плечо не болело. Закрутив волосы полотенцем наподобие чалмы, девушка с помощью Кэйти вышла из воды. После купания исчезла усталость, ощущался прилив сил и бодрости.

— Ещё несколько дней и мазь не понадобится, — щурилась старуха, разглядывая иноземку. — Быстро ты идёшь на поправку. Никак, Всевышний решил вмешаться.

Всевышний… Как же! Без таблеток она не выжила бы. Наташа вздрогнула и поморщилась, вспоминая, как её выворачивало в подвале замка, крутило и корёжило в страшных судорогах. И только смерть казалась единственным спасением от чудовищной боли и сознания собственного бессилия перед людской злобой и ненавистью.

Назад дорога показалась гораздо короче. Всадники, решив, что им не обязательно плестись за ведуньей, ускорили шаг скакунов, и Наташа попала в избу быстрее её хозяйки. Она, не теряя времени, чувствуя головокружение, на дрожащих ногах походила по домику, цепляясь то за стол, то склоняясь к скамье. С головы съехало полотенце.

— Чёрт, — выдавила она из себя в сердцах, удивлённо приподнимая брови и хмыкая: — Я уже и говорить могу.

Отёк горла прошёл, боль в области гортани не беспокоила. Голос хоть и был ещё сиплым, но если говорить тихо, то получалось вполне прилично.

Пошёл четвёртый день пребывания Наташи у ведуньи. Её по-прежнему каждое утро те же самые воины возили к источнику. Она смирилась с необходимостью и неудобством поездок.

Бабулька больше на источник не ходила, а с Кэйти дела обстояли проще. Она, как заправская наездница, ловко вскакивала на коня, удобно устраиваясь перед всадником. Для неё, худенькой и юркой, это не составляло труда. Она легко помещалась между ним и высокой лукой седла, в то время как девушке приходилось усаживаться едва ли не на живот воина и терпеть его сильную руку под своей грудью, не обращая внимания на двусмысленные жесты и переглядывания, когда стражники думали, что она этого не замечает. Для Наташи такие поездки были сущим адом. Она вновь задумалась об обучении верховой езде.

Вспомнилось: «Герои-любовники чинно и благородно везут дам, сидящих перед ними на коне». Чушь! «Дама» убедилась на собственном горьком опыте, что всё, виденное в фильмах — ерунда! Седло рассчитано под одного седока. Второму сидеть просто негде — мешает высокая лука. И никаким образом боком сесть не получится. Да ещё и скакать при этом?! Можно устроиться на крупе коня позади наездника и вцепиться в него мёртвой хваткой. Иначе при движении съедешь пятой точкой на землю, и тебе повезёт, если приземлишься удачно.

В такие моменты Наташе хотелось раствориться, испариться, исчезнуть.

Тело от пятен очистилось полностью. Кожа, ставшая нежной и чувствительной, болезненно отзывалась на трение грубой ткани платья. Своё выстиранное бельё лежало под подушкой. С голосом девушка не экспериментировала, бо́льшую часть времени молчаливо отлёживалась или бродила вокруг домика не углубляясь в лес. Одна из балеток, принесённых Кэйти из замка, просила есть.

Туалет нашёлся сразу. Служанка кивнула на её немой вопрос, и, назвав слово «нужник», указала на тропку, ведущую за дом. Им оказалась выкопанная глубокая узкая ямка с втоптанными по краям плоскими камнями. И всё. Не зная — не найдёшь, если только туда не угодишь. А Наташа на привычную кабинку и не рассчитывала.

Руха часто и надолго уходила в деревню. Кэйти в обед отлучалась в замок сменить бельё и принести свежих продуктов.

Недремлющие стражи не давали вздохнуть свободно, ненавязчиво присматривая за подопечной.

Бруно приезжал вечером. Девушка молчала, отворачиваясь. Он не настаивал на общении, коротко вздыхал, почёсывая затылок, будто хотел что-то сказать, но сдерживало присутствие болтливой прислуги.

Бригахбург, как красное солнышко, каждое утро появлялся за очередной капсулой антибиотика, неизменно садился напротив Наташи, молчал, всматривался в её лицо, желая отыскать на нём ответы на свои вопросы.

Девушка отметила, что он за эти дни осунулся, в глазах появилась глубина и не замечаемая ею ранее грустная задумчивость, но вёл он себя спокойно, и она была уверена, что в замке всё хорошо.

Он же со своей стороны отметил её усилившуюся бледность и отчуждённость. Глаза стали выразительнее и больше. В них плескался немой укор и боль. Накануне Герард забрал последнюю капсулу и сейчас приехал не за этим.

Наташа, сидя на лежанке в позе китайского болванчика, потрясла перед ним пластиной с пустыми ячейками и показала знаками, что больше ничего нет и вице-графу съеденного достаточно.

Бригахбург, не глядя в сторону знахарки, по-прежнему разглядывая иноземку и игнорируя её красноречивые жесты в сторону двери, произнёс:

— Старуха, что скажешь о её состоянии?

Наташа беспокойно оглянулась на бабульку.

Кэйти, чуть дыша, бесшумно подвинув ведро с водой и осев на кривую скамейку, мимикрировала под цвет печи.

— Сами видите, хозяин, боль вышла вся. А что ест плохо, так тут никто не поможет.

— А говорить она сможет?

— Говорить? — Руха шмыгнула крючковатым носом. — Так, может, ей сказать нечего.

Наташа усмехнулась без тени страха: «Верно бабушка сказала». В душе накапливалась тревожная муть, словно девушка ждала чего-то страшного. Это пугало и одновременно хотелось приблизить неизбежное, чтобы избавиться от мучительного ожидания.

— Значит, не хочешь говорить, — его сиятельство пронзил иноземку грозным взором. — Едем на источник. Хочу посмотреть на него. Заодно обмою тебя. Сам.