Она ясно слышала пение Мудрой. Запах горящих трав наполнял ноздри, время от времени заставляя хватать воздух ртом. Потом прозвучал приказ – не словами и не легким прикосновением к руке или плечу. Он ворвался прямо в сознание, и Дайрин шагнула вперед, распластав десять пальцев по вздрагивающей поверхности каменной плиты. Она была теплой, почти обжигающей и пульсировала, билась в одном ритме с ее сердцем. И все же Дайрин не сошла с места, между тем как пение Мудрой отдалилось от нее, как будто девочку уносило куда-то от приемной матери.

Затем она ощутила внутренний ток от поверхности под руками – тепло от нее расходилось по ладоням к локтям и плечам. Все слабее звучали мольбы, которые возносила за нее Ингварн, обращаясь к чуждым, полузабытым Силам.

Понемногу тепло пропало. И Дайрин никогда не могла сказать, сколько она простояла так, сливаясь с гладкой поверхностью. Только что в конце концов руки ее упали, отяжелев, и не было сил поднять их снова.

– Что свершилось – свершилось, – утомленно прозвучал голос Ингварн. Очевидно, она устала не меньше девочки. – Я отдала все, что имела, тебе в Дар. Ты и впредь будешь слепа в глазах людей, но тебе дано другое зрение, доступное немногим. Используй его на благо, дочь моя.

После того дня разошлась весть, что Дайрин наделена странным Даром «видеть» руками. Взяв в руки любую вещь, она могла рассказать о ее создателе и определить, когда и как она была сделана. Обрывок шерсти, вложенный ей в пальцы пастухом, позволял определить, куда забрела тощая горная овечка из его стада.

Только одного она не бралась предсказывать, потому что набрела на эту тайну лишь по случаю. Однажды на пляске осеннего урожая Дайрин взяла за руку малышку Хульду. И тут же выпустила детские пальчики, расплакалась и бросилась к дому Ингварн, спряталась там от всех. Месяц спустя Хульда умерла от лихорадки. С той поры девочка остерегалась прибегать к своему новому зрению, а если бралась предсказывать, видно было, как мучит ее страх.

А в год Огненного Змея, когда Дайрин превратилась в юную женщину, внезапно умерла Ингварн. Словно предвидя еще один возможный конец, она призвала смерть, как призывают слугу, чтобы тот выполнил приказ.

Дайрин не была настоящей Мудрой, однако взяла на себя многие труды приемной матери. А через месяц после похорон Ингварн вернулся сулькарский корабль.

Капитан, выкладывая жителям забытой деревушки известия из большого мира, то и дело обращался взглядом к Дайрин, которая, и слушая его рассказ, не выпускала из рук прялки. Воистину, она выделялась среди жителей деревни: ни у кого не было таких серебряных волос и светящихся серебром глаз.

Сиббальд Ортис, Сиббальд Другая Рука – это имя он получил, когда кузнец заменил ему утраченную в морском сражении руку новой металлической, – вот кто был этот капитан. Он был молод и недавно стал командовать кораблем, но всю жизнь, по обычаю своего народа, провел в море.

– На земле, – рассказывал он, – установился какой-никакой мир. Корис Гормский правит в Эсткарпе крепкой рукой. Вторжение Ализона в заморские страны было отбито. А в Карстене воцарился хаос, князья и лорды восстали один против другого, морских же волков выслеживают поодиночке и расправляются с ними без пощады.

Ясно дав понять, что он явился в Рэннок как честный купец, капитан приступил к торговле. Есть ли у них что на продажу, что достойно занять место в трюме его корабля? Хердреку стыдно было показывать чужеземцам их бедность. А руки у него словно сами тянулись к орудиям и оружию, что были в ходу у корабельщиков. Но что мог предложить Рэннок? Вяленую рыбу, запасенную на зиму, да несколько мотков пряденой шерсти.

Деревенским с трудом удалось собрать даже дары гостеприимства, угостить гостей пристойным пиром. Но отказать в этом означало бы презреть заветы предков.

Дайрин, слушая капитана, жалела, что не осмеливается коснуться руки человека, плававшего в такие дали и так много повидавшего. И еще в ней зарождалось желание сойти с узких исхоженных дорог Рэннока, повидать широкий мир. Пальцы ее прилежно сучили нить, но мысли были далеко.

А потом она ощутила стоящего рядом человека и чуть подняла голову. К запаху просоленной морем кожи примешался незнакомый запах сулькарца.

– Искусно ты прядешь, девушка.

Она узнала голос капитана.

– Это мое ремесло, господин капитан.

– Мне говорили, что судьба была к тебе жестока.

Он не щадил ее чувств, но такой прямотой понравился ей еще больше.

– Не так, господин капитан. Люди Рэннока были добры ко мне. А их Мудрая воспитала меня. И, хотя глаза мои закрыты для мира, руки служат мне хорошо. Вот, суди сам! – С этими словами она поднялась с табурета, заткнула за пояс веретено.

Дайрин привела его в свою хижину, пропитанную сладким запахом трав. И указала на сделанный Хердреком станок.

– Как видишь, господин капитан, я, хоть и слепа, не сижу без дела.

Она знала, что в незаконченном полотне нет изъяна.

Ортис долго молчал. А потом она расслышала его изумленный вздох:

– Какая тонкая ткань! Какое совершенство цвета и узора? Как это сделано?

– Вот этими двумя руками, господин капитан, – рассмеялась Дайрин. – Если ты дашь мне какую-нибудь свою вещицу, я покажу, что мои пальцы могут заменить глаза.

Внутреннее волнение подсказало ей, что в ее жизни настал важный момент. Она услышала легкий шорох материи, и к ее протянутой руке прильнула шелковистая ткань.

– Расскажи мне, – велел капитан, – откуда это и как сделано.

Пальцы девушки пробежали по ленточке из конца в конец.

Ткань – да. Но ее «зрячие пальцы» не рисовали картину человеческих пальцев с челноком. Нет, то, что соткало эту ткань, представилось ей странно уродливым. И столь проворны были сновавшие над тканью члены, что в сознании Дайрин они расплывались смутным пятном. Да, это соткала не женщина. Но женственность в ней была – мощная, почти свирепая женственность.

– Паучий шелк! – Она не сознавала, что говорит вслух, пока не услышала собственного голоса. – Но ткал не совсем паук. Ткала женщина, но все же не женщина.

Она поднесла ленту к щеке. Чудесный шелк разжег в ней жажду узнавать еще и еще.

– Ты права, – ворвался в ее мысли голос капитана. – Это ткань из Устурта. Тот, кто доставит хотя бы два мотка такой, наживет втрое против плаваний с обычным грузом.

– Где это – Устурт? – жадно спросила Дайрин. Если бы попасть туда, научиться всему, что ей по силам! – Кто это ткал? Я вижу ткачих, не похожих на наших.

И снова она услышала шелест резкого вздоха.

– Увидеть этих ткачих, – тихо произнес капитан, – смерть. Они ненавидят весь человеческий род.

– Не так, господин капитан, – возразила ему Дайрин. – Не людей они ненавидят, а одних только мужчин.

Это знание пришло к ней от полоски ткани в пальцах.