Я не был зачислен в штат, а пока был только прикомандирован к Эскадрилье 24, и мог выполнять полеты в первом отряде капитана Луукканена, или в третьем отряде лейтенанта Кархунена. Финская эскадрилья больше советской, и скорее приравнивается к авиаполку, таким образом, четыре звена, крыла или отряда в ее составе – это четыре советские эскадрильи. Военные звания также отличались от привычных по прошлой службе. В финской авиации было мало офицеров, и они занимали исключительно командные должности, большинство рядовых летчиков не заканчивали офицерских курсов, при этом полномочия сержанта или старшего сержанта, коим уже стал я, были значительно выше, чем в Красной армии. Про себя я смеялся, что Финляндия маленькая страна и финнам свойственно уменьшать действительность, полк у них – эскадрилья, а офицеры маскируются под сержантов и прапорщиков.

На моей прежней родине русские считали меня финном, но, вплотную столкнувшись с особенностями финского характера, я понял, что они ошибались. Я думал, что «злей» наших комиссаров экземпляров найти трудно, но некоторые финны оказались еще более суровыми и бескомпромиссными. Зато они стараются все делать качественно на совесть со старанием, больше похожим на упрямство. Нашего рас…здяйства у них нет. Если у пилота не получается какой либо элемент, он будет отрабатывать его до того пока не научится делать в совершенстве. В финском характере упрямство сочетается со спокойствием, граничащем с «пофигизмом», но это совсем другой «пофигизм» – похожий больше на напускное равнодушие, не мешающее делу. Одним словом – флегматичные педанты.

Кроме командира Магнуссона, которого я почти не видел, да и не мог, в силу разницы положений, считать хоть каким то знакомым, тем более – другом, я сошелся с некоторыми парнями, принявшими меня в команду. Командир отряда капитан Луукканен, как и Магнуссон, был старше большинства из нас, к тому же он являлся его заместителем. Он освоил В-239 раньше других, так как занимался их перегоном из Швеции. Его я считал наставником, но не другом. Более приятельские отношения установились у меня с заместителем командира отряда лейтенантом Сарванто, и командиром другого отряда лейтенантом Кархуненом. Также моими товарищами стали улыбчивый прапорщик Юутилайнен из 3 отряда, и прозванный «батей» или «папой» за возраст больше тридцати и коренастую как у деда фигуру прапорщик Пюетсия.

Пока летчики Авиаэскадрильи 24 тренировались на аэродроме Висивехмаа, так сказать. «на случай войны», война без стука вошла в саму Финляндию.

19 июня была объявлена мобилизация, 21 – Финны высадили десант на свои Аландские острова, демилитаризованные по условиям предыдущего мира. 22 числа немцы атаковали Советский Союз. Сталин посчитал высадку на острова актом агрессии и 22 июня приказал бомбить финские укрепления и корабли. Стало понятно, что война началась.

Личный состав, в том числе и тех, кто был вне аэродрома, собрали для прояснения обстановки. В Красной армии это бы называлось политической работой. Магнуссон, видимо повторяя слова высших военных чиновников, заявил что, несмотря на нейтралитет, Финляндия лишена свободы проведения собственной внешней политики. Дальнейшее бездействие может привести к войне на два фронта против Германии и СССР одновременно, в которой западные державы нам не помогут. В этой ситуации было бы правильно рассчитывать что Германия и Россия уничтожат друг друга, но не получив гарантий собственной безопасности от воюющих стран, мы, скорее, дождемся собственного уничтожения. Воевать все равно придется, поэтому лучше, продолжая заявлять о нейтралитете, выбрать одну из сторон. Мы знаем что Сталин не оставил мыслей уничтожить независимость Финляндии, и посадить здесь свой кровавый режим. Это толкает Финляндию в сторону Германии при условии собственного не участия в нападении на Россию. Остается лишь надеяться, что война в Лапландии и южном заливе обойдет нас.

Неужели опять война! Я бежал от большевиков, но я не хочу воевать со своими бывшими соотечественниками. Представляете, что со мной сделают комиссары, если я попаду в плен. Я бежал, потому что не хотел воевать с Финляндией, но совсем не для того, чтобы сражаться против России! Выходит, как и Финляндия, я также был лишен «свободы внешней политики». Вот они, игры судьбы, теперь как финский военнослужащий, я должны стать за защиту новой родины, и моя «лояльность» в данном вопросе сыграет решающую роль в становлении меня, как нового гражданина Суоми.

После налетов авиации 22 июня, финская система наземного предупреждения была приведена в полную боевую готовность. Возможно что Авиаэскадрилья 24 и так являлась самым подготовленным подразделением финских ВВС, но мы не прекращали упорные тренировки, ведь недалеко были Хельсинки, и в случае новых налетов, сталинская авиация не оставит своим вниманием столицу. Нас даже усилили несколькими прибывшими Харрикейнами.

На завтрашний день были назначены тренировочные полеты, в составе первого отряда мы должны были отработать элементы воздушного боя между Брюстерами и Харрикейнами, причем я, как летчик владеющий «Ураганом», должен был исполнять роль агрессора.

Утро 25 июня началось раньше запланированного. Личный состав подняли по тревоге. – Учебная тревога – подумал я, нет, в штаб эскадрильи поступил тревожный звонок из штаба наземных систем предупреждения, сообщали о приближающихся советских, получается – вражеских, бомбардировщиках, нам дали команду вылететь на перехват.

В воздух подняли все готовые самолеты. Поскольку на утро для меня был подготовлен Харрикейн, я вылетел на английской машине. Мы поднялись в шесть часов утра, уже давно рассвело, лишь легкая утренняя дымка совсем не мешавшая обзору оседала над водоемами. Нам сообщили, что бомбардировщики приближаются к нашему аэродрому, и отряды бросились искать противника во всех возможных направлениях, набрав высоту полторы тысячи метров, я достаточно долго летел на юго-восток в общем направлении на Выборг не замечая ни одной машины, где-то недалеко шли другие истребители, нас было не менее шести.

Мы знали, что советские бомбардировщики будут заходить со стороны залива, что крайне затрудняло их своевременное обнаружение службой наземного наблюдения.

Русские самолеты появились внезапно, с небольшим превышением над нами. Я прошел ниже, пытаясь определить тип самолетов, вначале мне показалось, что это четырехмоторные машины.

– Неужели «наши» отправили дальние тяжелые бомбардировщики!

Немного разогнав Харрикейн снижением, я выполнил боевой разворот и пошел вдогон, соблюдая радиомолчание. Не знаю, почему я так сделал, может, хотел сорвать «главный приз» самостоятельно, а может быть наоборот, не хотел привлекать внимание финнов к обнаруженным советским машинам, или просто не привык еще в полной мере пользоваться возможностью связи, отсутствующей на советских машинах, но я шел один.

Чем ближе я приближался к бомбардировщику, тем резче я испытывал ощущение «не уютности» и это – мягко говоря, словно меня посадили на горячую печку задом. Мне казалось, что весь мой самолет, да какой там самолет, все небо вокруг, как на картинках из библии, что я видел в детстве, наполнилось ликом, только не божьим, а моим собственным, и что весь экипаж советского бомбардировщика, собравшись в хвосте своего самолета, презрительно с ненавистью показывает на меня пальцами – вот он подлец, предатель, словно эти слова были написаны на моем самолете. Черт, ведь я иду на «своих»!