Терапевты тоже иногда поддаются стремлению к определенности. Рьяная убежденность порой слишком легко замещает открытый, испытующий подход. В прежние времена это стремление к определенности обычно приводило к тому, что терапевты сбрасывали со счетов травмирующие переживания своих пациентов или старались представить их преувеличением. Хотя, возможно, это до сих пор самая частая ошибка терапевтов, недавнее переоткрытие психологической травмы привело к ошибкам противоположного толка. Известны случаи, когда терапевты просто на основе предположительной истории или «профиля симптомов» говорят пациентам, что у них в прошлом определенно был травмирующий опыт. Некоторые терапевты даже специализируются на «диагностике» конкретного типа травмирующего события, например ритуального насилия. Стоит усомниться в подобных измышлениях – и вас запишут в «отрицатели». В некоторых случаях пациентам с неопределенными, неспецифическими симптомами после одной-единственной консультации безапелляционно сообщали, что они, несомненно, были жертвами секты сатанистов. Терапевт должен помнить, что он не занимается поисками фактов и что реконструкция истории травмы не криминальное расследование. Его задача – быть свободно мыслящим, сострадательным свидетелем, а не примерять на себя роль сыщика.

Поскольку правде очень трудно смотреть в лицо, при реконструкции своих историй выжившие нередко проявляют нерешительность. Отрицание реальности произошедшего вызывает у них ощущение, будто они сходят с ума, но при этом им кажется, что принять такую реальность никому не под силу. Двойственное отношение выживших к рассказыванию правды отражается и в противоречивых подходах терапевтов к истории травмы. Жане, работая с пациентками с истерией, иногда пытался стереть травмирующее воспоминание или даже изменить его содержание с помощью гипноза[534]. Аналогичным образом абреактивное лечение ветеранов боевых действий, популярное на первых порах, по сути дела пыталось избавить их от травматических воспоминаний. Этот образ катарсиса или экзорцизма также бывает скрытой фантазией[535] многих травмированных людей, обращающихся за помощью.

И пациента, и терапевта можно понять, когда они желают магической трансформации, очищения, изгнания зла травмы[536].

Однако психотерапия от травмы не избавляет. Цель вспоминания и рассказывания истории травмы – интеграция, а не изгнание. В процессе реконструкции история травмы действительно претерпевает трансформацию, но лишь в том смысле, что становится более реальной и видимой в настоящем. Фундаментальная предпосылка психотерапевтической работы – это убежденность в том, что рассказывание правды обладает целительной силой.

Рассказанная история травмы становится свидетельскими показаниями. Ингер Аггер и Сорен Йенсен в своей работе с беженцами, пережившими политическое преследование, отмечают универсальность свидетельства как ритуала исцеления. Свидетельство одновременно имеет и частную сторону (исповедальную и духовную), и общественную (политическую и правовую). Использование слова «свидетельство» связывает оба значения, придавая новое, более общее измерение индивидуальному опыту пациента[537]. Ричард Моллика описывает трансформированную историю травмы как «новую историю» – историю «уже не о стыде и унижении», а, напротив, «о достоинстве и добродетели». С помощью сторителлинга[538] его пациенты-беженцы «вновь обретают мир, который утратили»[539].

Терапевтические техники трансформации истории травмы разрабатывались для разных групп людей, переживших травмирующий опыт, независимо друг от друга. Ведущим методом лечения ветеранов боевых действий является «прямое воздействие», или имплозивная терапия, а ведущим методом лечения жертв пыток – дача формализованных «свидетельских показаний».

Техника имплозивной терапии – часть программы интенсивной терапии, разработанной в Администрации по делам ветеранов для лечения посттравматического стрессового расстройства. Это поведенческая терапия, рассчитанная на преодоление ужаса перед травмирующим событием путем воздействия на пациента контролируемой реконструкцией травмирующего переживания. В подготовке к сеансам имплозивной терапии учат справляться с тревожностью, используя техники релаксации и визуализации успокаивающих образов. Затем пациент и терапевт тщательно подготавливают письменный «сценарий», детально описывающий травмирующее событие. Этот сценарий включает четыре элемента: контекст, факты, эмоции и смысл. Если травмирующих событий было несколько, то для каждого разрабатывается отдельный сценарий. Когда сценарии завершены, пациент сам выбирает последовательность их постановки, переходя от самого легкого к самому трудному. Во время сеанса имплозивной терапии пациент вслух пересказывает терапевту сценарий в настоящем времени, в то время как терапевт поощряет его как можно полнее выражать свои чувства. Это лечение повторяется еженедельно и требует в среднем от 12 до 14 сеансов. Большинство пациентов получают его амбулаторно, но некоторым требуется госпитализация в силу тяжести их симптомов[540].

Эта техника имеет много общих черт с методом свидетельских показаний при лечении бывших политзаключенных, переживших пытки. Об этом методе первыми заявили двое чилийских психологов, которые опубликовали свои открытия под псевдонимами, чтобы обеспечить собственную безопасность. Основная составляющая такого лечения – создание подробного, всеобъемлющего отчета о травмирующем опыте. Вначале осуществляется аудиозапись сеансов терапии и готовится буквальная расшифровка записи слов пациента. Затем пациент и терапевт вместе пересматривают этот документ. Во время пересмотра пациент может собрать фрагментированные воспоминания в связное свидетельство. «Как ни парадоксально, – замечают чилийские психологи, – свидетельские показания и есть та самая исповедь, признание, к которому стремились палачи… но с помощью метода свидетельствования признание становится обличением, а не предательством»[541]. Их датские коллеги Аггер и Йенсен еще сильнее отточили эту технику. В их методе финальный вариант письменного свидетельства зачитывается вслух и терапия завершается официальным «ритуалом выступления в суде», во время которого пациент подписывает этот документ как истец, а терапевт – как свидетель. В среднем на составление этих «свидетельских показаний» требуется 12–20 еженедельных сеансов.