– Готов, – обреченно кивнул Кирилл.

– Вставай на стол!

– Зачем на стол?

– На полу мы можем тебя случайно раздавить. Но сначала разденься!

– Однако ж…

– Не стесняйся! Без этого нельзя. Упавшая одежда раздавит тебя, как горная лавина.

– Дедушка, неужели ты испытывал это на себе?

– Конечно, умница моя. А как же?

– Это не больно?

– Нет. Легкое головокружение, как от шампанского.

Кирилл тем временем взгромоздился на стол и переминался, по-штрафному прикрывая пах руками. Дед вытряхнул на розовую внучкину ладошку таблетку, и она бережно поднесла ее своему окончательному мужчине. Через минуту на полированном столе обнаружилась фигурка не больше оловянного солдатика, весело размахивавшая руками. Юля склонилась, чтобы получше рассмотреть уменьшенного любовника.

– Дыши в сторону, а то собьешь его с ног! – предостерег дед.

– Ой, какой крошечный! – вскричала она и прыснула.

Заслуженный нелегал тем временем достал из тумбочки прозрачный пластмассовый цилиндрик, вытряхнул из него но-шпу, влажной салфеткой тщательно вытер внутренность, а потом, накалив над пламенем зажигалки иглу, проделал в крышке несколько отверстий – для воздуха.

– Ну вот, домик готов. У тебя есть что-нибудь мягкое?

– Косметические тампоны…

– Отлично, давай! Так. Проверим.

Кирилл, сообразив, что от него требуется, забрался в прозрачный цилиндр и улегся там, как на мягкой перине, изобразив курортную расслабленность. Юлия засмеялась и погрозила ему пальцем. Художник вылез наружу и задрал голову, вопрошая, мол, что же дальше? Его голоса слышно не было – так, еле уловимый писк. Генерал кончиком иглы подцепил несколько фиолетовых мучинок из второй ампулы, осторожно, чтобы не поранить, приблизил острие к лицу уменьшенного человечка. Через минуту Юлию и старика шатнуло так, будто они стояли в метро на краю платформы перед выстрелившим из тоннеля электропоездом. Раздался звон стекла и крик боли. Люстра под потолком раскачивалась, а Кирилл, снова принявший свои обычные размеры, держался за голову.

– Перед увеличением необходимо убедиться, что над головой чистое небо! – наставительно произнес старый генерал, словно повторяя инструкцию по применению.

– Ну и как это – быть маленьким? – спросила Юля, повиснув на шее у любимого.

– Знаешь, очень интересно! Сильнейшие запахи, а муравей размером с кошку. Вас вообще не различить, огромные размытые цветные пятна, как на полотнах Ротко…

– Да, муравьи иногда заползают с лоджии на сладкое… – озабоченно подтвердил старый разведчик.

– А порошок горький? – спросила Юля.

– Напоминает стрептоцид…

– Это ваше спасение, дети мои! – Генерал протянул вскрытые ампулы влюбленным и крепко завинтил крышку контейнера. – Остальное надо отнести назад, в тайник. Лилипутин еще понадобится, когда Россия поднимется с колен и начнет восстанавливать агентурные сети. А теперь слушайте меня внимательно…

…По плану, разработанному старым разведчиком, влюбленные, зная, что за ними следят, разыграли ссору в «Аптекарском огороде» и расстались со словами: «Все кончено! Да пошел ты…» Юля на глазах у «наружки», которую приставил к ним опытный мерзавец Стрюцкий, дала милому звонкую пощечину и гордо зашагала домой. А Кирилл как ни в чем не бывало сел на скамейку, открыл альбом и начал рисовать симпатичную юную женщину, качавшую коляску и явно скучавшую в обществе младенца. Со стороны это выглядело так, будто художник умело втирается в половое доверие с помощью изобразительного искусства. Тоскующая мамаша была выбрана совсем не случайно: она жила в одном подъезде с Юлией. Кирилл вызвался проводить, помог втащить по ступенькам коляску и довел новую знакомую до самой квартиры, но от призывов продолжить рисование на дому уклонился. Он спустился в холл, уменьшился, приняв лилипутин-форте, и спрятался в пустом спичечном коробке, заранее положенном под батарею. «Наружка» тщетно дожидалась, когда художник выйдет из подъезда, и строго осуждала похотливую неразборчивость кормящей матери. А Юля, выждав, спустилась вниз, присела, пошарила рукой под радиатором и похолодела: в заветном месте было пусто. Зато в холле орудовала шваброй уборщица в синем халате и оранжевых резиновых перчатках, рядом с ней стоял черный полиэтиленовый мешок с мусором, а вокруг терлась, выгибая полосатую спину, кошка с взволнованными желтыми глазами.

– Потеряли что-нибудь? – спросила уборщица.

– Коробок там был…

– Не там, а вон там! – она показала в противоположный угол холла. – Вам-то он зачем?

– Я… я… – растерялась Юлия. – Я собираю этикетки…

– Ага-а. – Мусорщица сверкнула золотым зубом. – А мой дурак пробки собирает – скоро дособирается до цирроза! – и стала шарить в мусоре.

…Не помня себя, Юлия метнулась к лифту и на бегу приоткрыла коробок, где скребся, словно спрятанный жук, Кирилл. Он высунул в щель крошечную ручку, давая о себе знать. Войдя в квартиру, влюбленная женщина промелькнула в ванную, включила на полную воду, послюнявила кончик булавки, подцепила из ампулы фиолетового порошка…

Через минуту они уже страстно обнимались, шепотом рассказывая друг другу о пережитом. Оказалось, подъездная кошка, почуяв съестное, выцарапала коробок из-под батареи и гоняла по всему холлу, пока не появилась уборщица…

– Боже, она ведь могла тебя съесть как мышь!

– Ты за меня боялась?

– Конечно! Ты моя жизнь! Обними меня! Крепче!

– Ты чего там орала? – спросил, не отрываясь от телевизора, Черевков, когда жена, пошатываясь от сладкого изнеможения и сжимая в кулачке прозрачный цилиндрик, вышла через час из ванной.

– Я пела… – улыбаясь чему-то своему, ответила она.

Утром «наружка», переодевшись сотрудниками милиции, перерыла весь дом. Допросили кормящую ветреницу и уборщицу, заглянули под видом сантехников к Черевковым. Безрезультатно. Художник как сквозь землю провалился. Вероятно, ушел через мусоропровод. Стрюцкий был в бешенстве. Тибриков рвал и метал. Вернулся из Аргентины Биатлонист и потребовал предъявить заказанный объект и выдать аванс. Шеф безопасности, чтобы не потерять лицо, указал ему на бывшего волжского губернатора, который по врожденной хамовитости обидел Стрюцкого в казино при дамах. Когда обидчик прогуливался по Красной площади, киллер ликвидировал его, просунув винтовку в бойницу кремлевской стены, и скрылся. В громком политическом убийстве обвинили, конечно, президента, ведь стреляли-то из Кремля.

Влюбленные вели тем временем жизнь молодоженов: едва муж отбывал на службу, Юлия прихорашивалась, доставала прозрачный цилиндрик из косметички и увеличивала милого до взаимных размеров. Он откупоривал шампанское, и они ныряли в постель, которая в первые месяцы любви всегда кажется неизведанной планетой, а потом превращается в одиночную камеру на двоих. Проголодавшись, любовники обедали с хорошим вином, а на десерт Кирилл съедал лилипутин, залезал в свое жилище и без сил засыпал на мягком тампоне.