— Да, — ответил он, открывая перед ней дверь. — И пожалуйста, Мерседес, не вводи меня в искушение.

Когда они поднялись на северную башню, у Мерседес было самое миролюбивое настроение. Высоко подняв масляную лампу, она почти с нетерпением вошла в святилище своего детства и быстро взобралась по крутой и узкой спиральной лестнице в маленькую комнату. Когда она очутилась наверху, ей стало ясно, что лампа не понадобится. Полная луна светила так сильно, что фигура Мерседес отбрасывала тень, а весь Уэйборн-Парк был как на ладони.

Мерседес загасила лампу. Колин, все еще стоявший у подножия лестницы, недовольно поинтересовался, почему стало темно, но Мерседес едва ли услышала его. Она медленно поворачивалась, любуясь видом, открывающимся по очереди из каждого окна, будто рассматривая картины в галерее. Луг и пруд, парк, леса, поля, далекие домишки — все это открылось перед ней в потрясающей, захватывающей дух панораме.

Закончив свое вращение, она лицом к лицу столкнулась с Колином. Он стоял неподвижно, с непроницаемым лицом, почти на самом верху лестницы, и она видела, что его взгляд даже не коснулся окон. Он смотрел на нее.

Сразу почувствовав себя неуютно под его молчаливым, испытующим взглядом, обиженная его бесцеремонным вторжением в ее спальню и раздраженная тем, как быстро она могла забыть, хотя бы и на несколько мгновений, зачем пришла в эту комнату, Мерседес почувствовала, как в ней поднимается ярость. В ее голосе тут же почувствовалось нетерпение.

— Говорите, что вы хотели.

Колин поднялся на последнюю ступеньку и тут же встал перед ней во весь свой рост. Он сразу же заметил про себя, что она не попятилась от него.

— Я заберу это, — сказал он, протягивая руку за погашенной лампой. — Пока ты ее не уронила.

Легкое дрожание лампы в ее руке было единственным признаком волнения.

Мерседес не пыталась удерживать лампу. Когда он повернулся, чтобы поставить ее на узкий подоконник, она отступила на несколько шагов, чтобы свободно перевести дыхание.

— Ты жалеешь, что согласилась прийти сюда? — спросил он, снова повернувшись к ней лицом. Колин тут же заметил, что расстояние между ними вдруг увеличилось, но благоразумно промолчал. — Со мной, — закончил он.

— Нет. — Неужели он почувствовал ее ложь? — Но я предпочитаю, чтобы вы сразу перешли к деду, И мои чувства здесь ни при чем.

— Значит, мы в этом сходимся, — сказал он, внимательно глядя на нее.

Колин видел, что ей стало не по себе оттого, что он не стал перечить. Он пересек маленькую комнатку несколькими шагами и встал у одного из окон спиной к Мерседес.

Некоторое время он молча смотрел в окно, и это молчание разрушило и без того хрупкую стену ее хладнокровия.

— Мне кажется, тебе лучше начать с фляги, — сказал он наконец. — Почему ты сказала Паттерсону и Тейеру, что она принадлежала твоему дяде?

Мерседес стоило большого труда не выставить перед собой как щит скрещенные руки.

— По крайней мере не по той причине, которую вы имеете в виду, — холодно сказала она. — Это уж никак нельзя расценить как мое намерение показать им, что вы имеете отношение к его смерти. Скорее наоборот.

Колин повернулся, прищурив глаза. Он ничего не сказал, но дал Мерседес почувствовать всю тяжесть его подозрений. Ее плечи напряглись, принимая эту тяжесть.

— Вам не кажется, что если бы вы признали эту флягу своей, то сразу навлекли бы на себя подозрение?

— Нет, — сказал он. — Не кажется. И знаешь почему? — Он помолчал, хотя вопрос был чисто риторический. — Потому что я был не последний, кто пользовался этой фляжкой. Я при всем своем желании не смог бы пуститься во все тяжкие так, как это сделала ты, чтобы защитить от меня бедного мистера Тейера, но я никогда не стал бы выдавать его шерифу, не поговорив сначала с ним самим.

Мерседес растерялась.

— Мистера Тейера? — тихо спросила она, пораженная выводом Колина. — Какое отношение он имеет…

— Могу себе представить, — продолжал Колин, — когда тебе показали эту флягу, ты сразу увидела возможность избавиться от своего дяди. Ты уже знала, что он уехал за границу, но, видимо, поклялась никому не говорить. Признав, что это фляга Уэйборна, ты все равно что признала его труп. Такое признание вполне устроило Паттерсона. После признания смерти Уэйборна можно было зачитать его завещание. Ты была, наверное, единственным человеком, который не удивился, узнав новую волю дяди. Но мне кажется, Мерседес, что ты заключила с ним невыгодную сделку.

Она покачала головой, изумленная толкованием Коли-на всех этих событий.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Пожалуйста. Ты что, принимаешь меня за идиота? Ты заплатила ему моими деньгами. Эшбрук и Дикинз, помнишь? Я не знаю только одного: кто тот человек, которого убил мистер Тейер? Я видел труп, Мерседес. Эти обуглившиеся останки могли принадлежать кому угодно. То есть любому, кроме твоего дяди. Я совершенно уверен, что сейчас он как ни в чем не бывало наслаждается где-то жизнью за мой счет.

Мерседес пожалела, что не настояла на другом месте для этого разговора. Подошла бы любая комната со стульями. Она чувствовала сильную потребность запустить ему в голову один из них.

— Все это ваши дикие фантазии, — сказала она насмешливо. — Да-да, фантазии. Вы не желали разговаривать со мною все эти дни. А что же сейчас забеспокоились? Наверное, чтобы я не смогла дать объяснений, которые бы противоречили вашим. Честно говоря, я удивлена, что вы вообще решили говорить со мной. Мне все меньше и меньше верится, что вы смогли бы поверить в другую версию.

Брови Колина слегка приподнялись. Его тон был сухой и слегка вызывающий.

— Ну что ж, позабавьте меня. Мерседес вскинула подбородок.

— Вы предполагаете, что мистер Тейер был последним, у кого была ваша фляга, потому что я сказала, что отдала ее ему. Но тот, кому я отдала ее, был мой дядя. Он подстерег меня на пути к дому Тейеров и быстро разделался с содержимым фляжки. Вы правильно предположили, что он хотел получить деньги. Он действительно собирался покинуть Англию, Но я хорошо знаю своего дядю. Он вполне мог вернуться и потребовать еще, если бы его запасы были на исходе. Я подумала, что с его склонностью к азартным играм он не доберется и до ближайшего порта с деньгами в кармане. И это приведет его опять о Уэйборн-Парк, чтобы потребовать еще. — В ее голосе появились горькие, покорные потки. — Ему всегда было мало.

Теперь Мерседес сложила руки на груди. Это был жест защитный, а совсем не вызывающий.

— Я согласилась достать ему две тысячи фунтов. Вы знаете, как я сделала это и чего мне это стоило. Я показала ему чек, прежде чем убить его. Он был так горд своим успехом, что не заметил пистолета. Все произошло очень быстро. Я сначала хотела заставить его страдать, но потом у меня пропало желание. Я спрятала тело. Я не думала, что это обнаружится так быстро.