По мере выздоровления мать снова начала демонстрировать свой язвительный нрав. Она постоянно напоминала Ребекке, что та неправильно готовит и ведет домашнее хозяйство. Ребекка слишком неловкая, от нее слишком много шума, ее тяжелая поступь не дает миссис Фейнлайт как следует отдохнуть днем. Все эти замечания Ребекка выслушивала с тех пор, как стала подростком: она тогда вымахала выше матери и Мюриель, а ее туфли были на три размера больше. В пятнадцать-шестнадцать лет она казалась себе неуклюжим слоноподобным созданием, в то время как ей всегда хотелось быть изящной и грациозной. Только когда выяснилось, что мальчики в восторге от ее роста и им наплевать на то, какой у нее размер обуви, Ребекка почувствовала себя немного лучше.

Миссис Фейнлайт предпочитала ужинать за столом, а не в постели, хотя к этому времени она уже сильно уставала и начинала придираться к Ребекке по пустякам. Ребекке приходилось делать над собой усилие, чтобы причесаться и переодеться к ужину, накрыть стол в столовой, постелить скатерть и салфетки. Ее угнетало то, что за ужином они не обменивались и парой фраз, если не считать просьб передать соль и вежливых вопросов о том, понравилось ли матери то или иное блюдо — на эти вопросы она обычно отвечала ворчливым одобрением. Позвякивание приборов, скрип стула казались преувеличенно громкими в полной тишине. Матери, похоже, тоже было тяжело это терпеть, потому что через пару дней она согласилась включать за ужином радио. Даже новости, которые в те дни были мало обнадеживающими — падение Тобрука под натиском нацистов в середине июня вызвало особенное уныние, — представляли более приятную альтернативу глухому стуку бокалов и тиканью дедовых часов.

В первую неделю доктор заходил к ним ежедневно, потом стал приходить через день. Мать навещали члены церковного кружка, являвшиеся по одному почти каждый вечер. В их присутствии миссис Фейнлайт добрела и становилась не такой раздражительной.

Один такой визит и спровоцировал между ними ссору. «Нет, не ссору, — думала Ребекка спустя некоторое время, — а взрыв давно копившейся злости». Посетительница, некая миссис Макдоналд, двадцатипятилетняя, серьезная, с крупными белыми зубами, привела с собой маленького сына по имени Питер. Питеру исполнился год и два месяца, он уже научился ходить и с удовольствием ковылял по саду, показывая пальцем на цветы и соседского кота и лепеча что-то на своем детском языке.

После того как гости ушли, миссис Фейнлайт задремала в кресле в оранжерее. Через час она проснулась, сердитая на Ребекку за то, что та не разбудила ее.

— Я думала, мама, тебе не помешает отдохнуть.

— Ты же знаешь, что я плохо засыпаю ночью, если слишком долго сплю днем. И ты не занесла в дом молоко, вон оно, стоит на подносе в саду. Не забывай, Ребекка, что у меня нет лишних денег, к тому же у нас так кончатся талоны.

Ребекка вышла в сад, чтобы забрать поднос. Вернувшись в дом, она вскипятила чайник и заварила чай. Когда Ребекка принесла чашку матери, та с подозрением уставилась на нее.

— Надеюсь, ты использовала не то молоко, которое оставила в саду?

— Конечно нет, мама. Я взяла холодное, только что из кладовой.

Ребекка выпила свой чай на кухне. «Другие мать и дочь, — думала она, — посидели бы вместе, болтая о том о сем». На нее накатила волна зависти к таким семьям и злости на свою. Ребекка думала, что раздражает собственную мать, что между их характерами есть какое-то глубокое, непреодолимое несовпадение. Три часа, остававшиеся до ужина, казались ей бесконечностью.

Она сделала глубокий вдох и пошла назад в оранжерею.

— Может быть, поиграем в карты, мама?

— Я не одобряю карточные игры, Ребекка.

— Просто так, для развлечения. Я же не предлагаю ставить на кон накопления всей жизни.

Ребекка хотела просто пошутить, однако в ее словах невольно промелькнул сарказм. Мать поджала губы.

— Ты прекрасно знаешь, что, будучи замужем за Майло, играла с ним в карты на деньги.

— О да. На шестипенсовые монетки.

— Что ж, хоть какая-то польза. По крайней мере, ты перестала играть.

Ребекка застыла на месте.

— Какая-то польза от развода — ты это имела в виду?

— Да. — Миссис Фейнлайт недовольно заворочалась в своем кресле. — Я ничего не сказала в церкви. Думаю, им лучше не знать.

— Ты стыдишься меня, мама?

— Просто не хочу, чтобы все об этом узнали, только и всего.

— Обещаю тебе, что не буду обсуждать грязные подробности со старыми сплетницами из Сент-Эндрю.

— Не надо грубить мне, Ребекка.

— О нет, я просто констатировала факт.

Повисло напряженное молчание. В безмолвном гневе миссис Фейнлайт замерла в своем кресле. А потом внезапно воскликнула:

— Если бы у вас хотя бы был ребенок, мой внук! Тогда это еще имело бы какой-то смысл!

Охваченная яростью, Ребекка не могла больше сдерживаться.

— Ребенок? — повторила она. — Хочешь знать, почему у нас не было ребенка? Я тебе скажу! Потому что у меня не может быть детей! — Она сорвалась на крик. — Все эти годы мы были женаты и не предохранялись…

— Ребекка!

— …но ничего не произошло! Зато у Майло теперь есть ребенок, ты не знала этого, мама?

Миссис Фейнлайт казалась напуганной.

— Нет, — прошептала она.

— Так вот, у него родилась дочь. Он снова женился, полтора года назад. Я не говорила тебе, потому что знала, что ты станешь злорадствовать. Он женился на американке и сейчас преподает в американском университете. Его дочь зовут Хелен. Так что если у нас не было детей, то только по моей вине, а не из-за Майло. Все из-за меня!

Ребекка выбежала из оранжереи. Она сорвала с крючка свой жакет и бросилась из дома, усилием воли подавив желание с грохотом хлопнуть дверью.

За садом Хазердина начинались поля. Ребекка шла по краю кукурузного поля, ничего не видя перед собой, потому что слезы застилали ей глаза. Трясущимися руками она вытащила из кармана платок и высморкалась.

О втором браке Майло она узнала от него самого. Он написал ей и сообщил, что женился на девушке по имени Мона Грир, с которой познакомился в Бостоне, где читал цикл лекций. Ребекка предполагала, что Мона Грир была одной из его студенток.

О ребенке ей рассказал издатель Майло Роджер Фодэй. Они столкнулись с ним в «Хэтчерде», когда она заехала в Лондон навестить Симону Кембелл. «У Майло и Моны, — сообщил Роджер, — родилась дочь Хелен. Думаю, навряд ли вам хотелось бы узнать об этом, увидев обложку новой книги, — добавил он. — Правда, в последнее время дела у издательства идут неважно, да и последние два романа Майло, боюсь, не слишком удались».

Ребенок. Дочь. Хелен Райкрофт. Ребекка убеждала себя, что ее это не касается. У них с Майло больше нет ничего общего. Как типично для него — бросить все и сбежать в Америку, когда дома из-за войны стало тяжелее жить.