На каминной полке в гостиной виллы Бельканто стояла фотография Гвидо, Сандро и Фаустины, сделанная в саду флорентийского палаццо Дзанетти. Фаустина красовалась на ней в белом платье и соломенной шляпе, Сандро казался преувеличенно серьезным. Только Гвидо смотрел в камеру, сунув руки в карманы, в рубашке с расстегнутым воротом, улыбающийся и беззаботный.

Тесса никогда не была религиозной, не знала даже, крещеная ли она, и если да, то к какой конфессии принадлежит, однако и она молилась за то, чтобы братья Дзанетти остались в живых. «Хуже не будет, — думала она. — На всякий случай».

В январе 1942 в начальный класс школы поступила девочка по имени Перлита. Ее мать Эмилия работала в прачечной на вилле Бельканто. В свое первое школьное утро Перлита замерла в маленькой раздевалке, где дети оставляли теплую одежду, безмолвно глядя большущими черными глазами из-под густой челки на то, как другие снимают пальтишки и шали и вешают их на крючки. Она была в теплой куртке, вязаном берете и варежках. Перлита и не собиралась раздеваться; она стояла, замерев на месте, словно деревянная кукла, с ужасом в глазах.

Тесса потихоньку сняла с девочки уличную одежду, потом взяла ее за руку и провела в класс. Она просидела с ней за партой весь день, пока синьора Гранелли вела уроки. Перлита не произнесла ни слова. Когда малышей отвели в комнату к старшим детям на урок пения и построили в ряд, Тесса встала рядом с Перлитой и держала ее за руку; та простояла весь урок, не открывая рта. После обеда малышам раздали листы бумаги с силуэтами животных, которых нужно было раскрасить, а потом вырезать ножницами. Тесса помогла девочке вырезать ее льва, потому что ручки у нее были слишком слабые. Когда Тесса отходила, чтобы помочь другим детям, Перлита неотступно следила за ней напуганными глазами. Она приучилась держать Тессу за юбки, когда руки у той были заняты. Синьора Гранелли прозвала Перлиту «тенью Тессы».

Через неделю Перлита впервые заговорила. Тесса захлопала в ладоши и обняла ее. Это достижение показалось ей гораздо более значимым, чем собственная фотография на обложке Вог. Перлита начала разговаривать сначала с Тессой, а потом, когда стала немного уверенней в себе, с синьорой Гранелли и другими детьми. Однажды утром, когда ребятишки бегали по лужайке, которую использовали в качестве игровой площадки, она вышла поиграть с ними, хотя порой еще оглядывалась назад в поисках одобрения. К весне Перлита начала участвовать в уроках пения и танцев. Конечно, болтушкой ее назвать было никак нельзя; она всегда тщательно взвешивала каждое слово.

В апреле синьора Гранелли ушла из школы и вернулась в Пистойю, чтобы ухаживать за братом, который был ранен в Северной Африке. Вместо нее учительницей в младшем классе стала Тесса. После занятий Перлита помогала ей собирать восковые мелки и складывать их в жестяную коробку из-под печенья. «Ну что, мы закончили?» — спрашивала Тесса, а Перлита важно кивала в ответ и брала ее за руку, выходя из класса.

Облако пыли поднялось в луче света, падавшего в холл через полукруглое окно над дверью, когда Ребекка отперла дверь материнского дома в Абингдоне. Воздух внутри был затхлым и сухим. На полу валялась почта за несколько дней; Ребекка поставила чемодан матери на пол рядом со стойкой для зонтов, подобрала письма с пола и положила на столик.

Потом она вернулась к машине.

— Ну вот, мама, ты опять дома. — Ребекка заметила, что с тех пор как мать заболела, она начала разговаривать с ней фальшиво-жизнерадостным тоном, который постепенно вошел у нее в привычку. Она подозревала, что мать он раздражает тоже, потому что миссис Фейнлайт тяжело вздохнула, пока Ребекка помогала ей подняться с пассажирского сиденья.

Весной здоровье матери сильно ухудшилось, потребовалась операция — удаление матки, — которую назначили на начало мая. Мюриель не могла взять отпуск до конца учебного года, поэтому было решено, что Ребекка поухаживает за матерью несколько недель после ее выписки из больницы.

Они медленно прошли по дорожке к дому; миссис Фейнлайт опиралась на руку дочери. В холле она недовольно втянула носом воздух и сказала;

— Какой ужас! Я-то думала, ты проветришь дом, Ребекка.

— У меня не было времени, мама. Я поехала сразу в больницу.

— Очень жаль, что тебя задержали в этой дыре до последней минуты.

«Этой дырой» миссис Фейнлайт называла ферму Мейфилд. Ребекка хотела было ей напомнить, что пробыла на ферме до сегодняшнего утра, потому что они там выращивали овощи, чтобы кормить страну в военное время. Однако вместо этого она торопливо сказала:

— Я пробегусь по дому и наведу порядок, как только устрою тебя, мама. Все будет блестеть.

Мать стягивала с рук перчатки.

— Боюсь, беглой уборкой тут не обойдешься. Миссис Робертс в подметки не годится старой Гибсон. Ты не представляешь, как с ней бывает тяжело.

Старая служанка миссис Фейнлайт, Гибсон, которая работала у них еще с тех пор, когда Ребекка и Мюриель были детьми, умерла в конце 1941. Ребекка попыталась найти помощницу, которая жила бы в доме, однако поиски не увенчались успехом: отчасти, потому что предложенная зарплата уступала заработкам на заводе или фабрике, отчасти, подозревала Ребекка, потому что немногочисленных кандидаток отпугнула откровенная враждебность ее матери во время собеседования. Пришлось нанять миссис Робертс, которая приходила на три часа каждое утро, стирала, мыла посуду и делала уборку. «Но дом выглядел заброшенным, — думала Ребекка, поднимаясь по лестнице вместе с матерью. — А эти письма на полу в холле — похоже, миссис Робертс не заглядывала сюда уже несколько дней. Надо будет обязательно с ней переговорить».

В спальне она открыла окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Пока Ребекка распаковывала материнский чемодан, миссис Фейнлайт сидела в розовом бархатном кресле. Она выглядела похудевшей, усталой, и Ребекке было ее искренне жаль. Дальше последовала утомительная процедура переодевания в ночную рубашку. Миссис Фейнлайт придерживалась эдвардианских представлений о приличиях: это означало, что смена повседневной одежды на домашнюю должна была производиться таким образом, чтобы глазам Ребекки не предстало ни сантиметра обнаженной плоти. Наконец с этим было покончено, и мать улеглась в постель, слишком утомленная, чтобы жаловаться или спорить.

— Я привезла с фермы немного яиц, — сказала Ребекка. — Хочешь, я сварю тебе яйцо на ланч, мама?

Мисс Фейнлайт кивнула.

Ребекка спустилась по лестнице в кухню. Она сварила яйцо, положила его на поднос вместе с хлебом и маслом, поставила туда же миниатюрную вазочку с несколькими бутонами роз и отнесла наверх. Вернувшись в спальню через четверть часа с чашкой чаю, она обнаружила, что ланч съеден, а мать крепко спит.

На кухне Ребекка выпила чай, а потом принялась за уборку. Пока она подметала, вытирала пыль и мыла полы, знакомое чувство вины, всегда присутствовавшее в ее отношениях с матерью, снова навалилось на нее. Казалось вполне разумным, чтобы Мюриель навещала мать, пока та лежит в больнице, а Ребекка ухаживала за ней дома, однако кто удовольствуется разумными доводами, когда его матери делают тяжелую операцию? Но ведь Дэвид и Карлотта не могли справиться на ферме одни, потому что Карлотта была беременна и у них осталась всего одна помощница — вторая свалилась с краснухой. Присутствие Ребекки на ферме из добровольного стало необходимым.