В-четвертых, покаянные слова, подобные Дановым, произносит в «Сказании о 12 камнях» и другой сын Иакова — Симеон, «иже имеяше гнев и немилосердие на брата своего Иосифа: хотях бо, рече, преже убити, но запя ми Господь и разреши ми мочь ручную [но остановил меня Господь]…». По логике Данилевского, эта «нравственная характеристика» должна была бы относиться к первому из двух Мстиславов (сыну Владимира от Рогнеды), занимающему, как и Симеон, второе место в ряду своих братьев; однако его в покушении на убийство Бориса летопись не винит.

И в-пятых, покаянное признание Дана и Симеона, собственно, мог бы сделать каждый из оставшихся братьев Иосифа, но далеко не все братья и тем более сестры Бориса, Глеба и Святослава.

Таким образом, если в целом роспись сыновей Владимира под 980 г. и перечень сыновей Иакова в «Сказании о 12 камнях» не дают ни малейшего повода для их сопоставления на предмет взаимозависимости, то сходство отдельных деталей обоих источников следует признать случайностью.

В поисках прямых доказательств невиновности Святополка некоторые ученые апеллировали к свидетельству «Пряди об Эймунде», главный герой которой, по всей видимости, был реальным историческим лицом. Сага рассказывает, что во время отсутствия Эймунда в Норвегии конунг Олав II Святой, приходившийся ему побратимом, захватил его родовые владения в Уппланде. Вернувшись на родину, Эймунд не стал затевать междоусобицу, а предложил своим людям отправиться за богатством и славой на Русь, «в Гардарики»: «Я слышал о смерти Вальдимара конунга с востока из Гардарики, и эти владения держат теперь трое его сыновей, славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну — одному теперь досталось больше, чем другим. И зовется Бурицлав тот, который получил большую долю отцовского наследия, и он — старший среди них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартилав. Бурицлав держит Кэнугард, а это — лучшее княжество во всей Гардарики. Ярицлейв держит Хольмгард, а третий — Палтескью и всю область, что сюда принадлежит. Теперь у них разлад из-за владений, и всех больше недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше: он видит урон своей власти в том, что его владения меньше отцовских, и считает, что он потому ниже своих предков. И пришло мне теперь на мысль, если вы согласны, отправиться туда и побывать у каждого из этих конунгов, а больше у тех, которые хотят держать свои владения и довольствоваться тем, чем наделил их отец».

Поступив на службу к Ярицлейву, Эймунд и его викинги дважды помогли ему отбить нападения Бурицлава, который действовал в союзе со «злыми народами» — бьярмами, турками и блокуманами. Когда же Бурицлав нарушил мир в третий раз, норвежцы, по своему почину и с молчаливого согласия Ярицлейва, устроили засаду и убили его. Отрубленную голову Бурицлава торжествующий Эймунд преподнес Ярицлейву как доказательство своего подвига. И тогда «весь народ в стране пошел под руку Ярицлейва конунга».

С тех пор как О.И. Сенковский в 1833 г. опубликовал русский перевод «Пряди об Эймунде», отечественные историки многократно использовали этот источник при освещении междоусобной брани Владимировичей. Сведения саги, естественно, старались как-то увязать с сообщением Повести временных лет. Не вызывало сомнений, что конунг Ярицлейв из Хольмгарда — это Ярослав, на момент смерти отца княживший в Новгороде. В Вартилаве, получившем во владение «Палтескью», видели известного по летописи полоцкого князя Брячислава Изяславича (ум. в 1044 г.), который, правда, был не сыном, а внуком Владимира (имя «Вартилав» образовано от «Вратислав» — западнославянского аналога древнерусскому «Брячислав»)[184]. Считалось, что превращению Вартилава-Брячислава из племянника в брата Ярослава могла способствовать употребительная форма обращения русских князей друг к другу — «брат», или же здесь сказалось «влияние традиционной в фольклоре триады братьев». И наконец, третий наследник, Бурицлав, был отождествлен со Святополком, который в борьбе с Ярославом опирался на помощь своего тестя, польского князя Болеслава I Храброго, что, по мнению исследователей, и «послужило причиной замены его имени именем польского короля в форме, знакомой скандинавской литературе». При такой интерпретации имен сыновей «конунга Валъдимара» содержание «русского» фрагмента «Пряди об Эймунде» укладывалось в событийную канву Повести временных лет и других памятников без существенных противоречий.

Сложившийся историографический канон нарушил Н.Н. Ильин. Соглашаясь с тем, что имя Бурицлав, скорее всего, является собирательным, поглощающим «всех тогдашних врагов» Ярицлейва/Ярослава, историк, однако, настаивал, что историческим прообразом Бурицлава следует считать не Святополка, а Бориса. Гипотеза эта держится на двух основных аргументах: 1) созвучии имени Бурицлав с полной формой славянского имени Борис — Борислав и 2) утверждении, что описание в саге убийства Бурицлава викингами Эймунда «в ряде существенных подробностей совпадает с убиением Бориса, как о нем повествует «Сказание» (о Борисе и Глебе. — С. Ц.), а за ним и летопись». Такое прочтение саги лишало Бориса ореола безвинного мученика и перелагало ответственность за его убийство со Святополка на Ярослава.

Выводы Ильина нашли приверженцев в научной среде. Впрочем, историко-филологическая критика достаточно быстро обнажила полную несостоятельность их базовой аргументации. Случайное фонетическое сходство имен не может служить поводом для отождествления «Бурицлава» с Борисом. В «Пряди об Эймунде» этот персонаж назван старшим братом Ярицлейва / Ярослава, и, кроме того, имя Бурицлав еще несколько раз встречается в сагах именно в качестве аналога славянскому Болеслав, причем во всех этих случаях речь несомненно идет о Болеславе I Храбром. Это неоспоримо доказывает, что «Прядь об Эймунде» ведет рассказ о Святополке, «слившемся» со своим союзником, Болеславом I[185].

Что касается литературных параллелей сценам убийства Бурицлава и предъявления его отрубленной головы Ярицлейву, то при более детальном исследовании их обнаружили не в Повести временных лет, а в древнескандинавской, западноевропейской, византийской и античной литературах.[186]