– За Детей Скорпиона! – рявкнул он.

– За Детей Скорпиона! – шесть раз раздалось в ответ.

Джентльмен и его команда опрокинули по рюмке и вернули их на место. Несколько человек обменялись тревожными взглядами, но заговорить никто не решился. Наконец Хида, рыкнув, взял напильник и протянул его своему оябуну.

Джентльмен, который не улыбался до этого, улыбнулся ему.

– Хида?

– Зачем? – Хида переводил взгляд с оябуна на напильник и обратно.

– Собака. Собака для воров, брат.

– Откуда они знают, по какому маршруту мы понесем монеты? – Сэйми пытался скрыть в голосе боль от покалеченной руки, стиснув желтые пеньки, которые он называл зубами. – Мы сами не знаем, как пойдем, но они бьют нас четыре ночи подряд.

– Они не бьют по тайникам, – произнес здоровяк с рябым лицом по имени Бао. – Они бьют нас, когда мы двигаемся. Они нападают внезапно, как нефритовая гадюка. Как паук из преисподней.

– Кто-то из наших? – агент Гейсу высказала ужасную мысль, которую мужчины боялись озвучить. – Предатель?

– Невозможно, – последовали глухие ответы. – Немыслимо.

– Тогда как они это делают? – Сэйми хлопнул здоровой рукой по дереву.

В комнате зашумели, каждый выдвигал свою теорию. Но тут заговорил Джентльмен, и его голос отсек шум, как танто фаланги пальцев.

– Мы спросим их, когда поймаем.

– Как? – Хида все еще держал напильник в руке, глядя на оябуна.

– Следы на снегу, брат мой.

Джентльмен снова улыбнулся.

– Следы на снегу.

Кровь на губах Даичи пузырилась пеной, розовой, как гиацинты на западных склонах. Он стонал, по телу пробегали судороги. Пульс слабел, и постепенно угасал свет в глазах.

Старая Мари перерезала ремешки его смятого нагрудника, отделила железо и разрезала уваги. Кожа Даичи была в синяках, от ключицы до живота. Ее руки были залиты кровью, волосы растрепались и клочьями свисали с лица. Пронзительным дрожащим голосом она закричала на Кагэ, собравшихся вокруг:

– Кто здесь ничем не занят, вон из этой проклятой комнаты!

Она развернулась к девушке помоложе.

– Сьюки, принеси еще фонарей из соседнего дома. Эйко, нам нужен кипяток, мне плевать, как ты его достанешь, но побыстрее. И кто-нибудь, принесите мне лотоса, ради Аматэрасу!

Даичи скрутило от боли. Он закашлялся, в воздух вокруг полетела кровавая пена. Рана была глубокой, и Мари знала: они мало что могут сделать. Несколько мужчин удерживали Даичи, когда она наклонилась над ним, надавливая на ребра. Она чувствовала, как движутся и трещат кости, и требовала больше света.

– Он умрет?

Каори стояла рядом, несчастная, дрожащая. Шрам на лице прикрывала мокрая челка. Глаза цвета стали были красными от ярости и горя. Видеть его таким…

– Он не умрет, – сказала Мари. – Не умрет, если я смогу помочь.

Но она не могла. И она это знала. Даичи уже был на полпути к Горе Костей. С каждым вздохом изо рта у него вытекала кровь, образуя лужицу у головы. Он с трудом дышал, и дыхание его становилось всё реже, а давление неуклонно падало с каждым ударом сердца.

Молиться надо было только о том, чтобы он ушел без боли.

– Да где же лотос? – закричала Мари.

Она услышала шум на веранде, снаружи раздавались гневные выкрики. Каори подняла глаза, сжав челюсти и нахмурившись, как сам Энма-о, когда в комнату ворвался промокший до костей Кин. За ним шла высокая стройная девушка с темно-карими глазами и темными, едва отросшими волосами. Ее губы были цвета завядшей розы, такие полные, что казалось, будто кто-то поместил их в манжету. Она была босой, одета в поношенные хакама и грязную уваги с дырой на спине для серебристого шара, из которого торчали хромированные конечности инсектоида, свернувшиеся за ее спиной.

В дверях собралась стайка зевак – они мрачно смотрели и что-то бормотали.

– Мари, ты знаешь Аянэ, – сказал Кин.

– О Боги… – вздохнула старуха.

– Что это значит? – прошипела Каори. – Как ты выбралась из камеры?

– Она здесь, чтобы помочь, Каори, – ответил Кин.

Лже-особь подошла к залитому кровью столу и осмотрела тело Даичи. Приподняв одно из его век, она прижала два пальца к горлу и наклонилась ближе, чтобы услышать хриплое дыхание в легких. Старик закашлялся, забрызгав ей лицо кровью. Она встала, повернулась к Кину и моргнула. Дважды.

– Его легкое разрушено. Он скоро умрет.

– Именем всех богов на небесах, гильдиец, ты сошел с ума? – Каори по-прежнему смотрела на Кина с возмущением в глазах. – Ты что, серьезно думаешь, что я позволю этой проклятой уродке лечить моего отца?

– Вы бы предпочли, чтобы он умер? – спросил Кин.

– Это безумие. Ты что, будешь прокладывать кабели в его теле? Подключишь его к одному из этих проклятых мехабаков? Я лучше похороню вас обоих рядом с ним.

– Что с тобой? – Кин хлопнул руками по столу. – Она собирается спасти ему жизнь, а ты ей угрожаешь? – Он впился взглядом в лица, заглядывающие в окна. – Разве не вы собирались освободить этот остров? Ты должна быть выше этого!

Каори подошла к Кину. Ее лицо находилось в нескольких дюймах от его.

– Если бы не ваши проклятые машины, ничего бы этого не случилось!

– Это случилось из-за ваших людей! Сюрикеномёты испортили специально, Каори!

– Вы теряете время, – голос Аянэ прозвучал тихо, как шелест шелка, но при этом резко, как стрекот конечностей у нее на спине. – При всём уважении, у этого человека осталось очень мало шансов. Если мы ничего не сделаем сейчас, он умрет. Ему точно не станет хуже, если вы разрешите мне попробовать спасти его.

Кин провел рукой по черепу и с вызовом встретил взгляд Каори.

– Что скажешь, Каори? Доверишься Аянэ или будешь смотреть, как умирает твой отец?

Взгляд Каори переместился на отца. Он почти перестал бороться, дыхание было поверхностным, с трудом вырывающимся сквозь окровавленные зубы. От страха на лбу и в уголках рта пролегли глубокие морщины. Сжатые пальцы, стиснутые челюсти. Каори посмотрела на Аянэ, секунды тянулись как минуты, как часы, как дни, пока, наконец, Даичи снова не начал кашлять, и кашель сотрясал всё его тело, окрашивая губы кровью. Каори опустилась на колени рядом с отцом и сжала его руку. На ее глаза навернулись слезы.

– Ты действительно можешь спасти его, девочка?

На спине Аянэ начали по парам раскручиваться хромированные руки, блестящие в свете фонаря. Она напоминала павлина, распускающего хвост. Она коснулась крови, забрызгавшей ей лицо, размазав ее между пальцами, как бы смакуя ощущение.