Примерно тогда же еще одна студентка, представительница племени лакота, поделилась со мной своими мыслями. Она слушала мои лекции, но никогда не видела, как пишется мое имя, и думала, что меня зовут Дэн Сигел.

– Именно так меня и зовут, – ответил я.

– Нет, – повторила она. – Я думала, вас звали Дэн Сигел.

Я вновь вежливо ответил, что именно так звучит мое имя, и она (тоже очень вежливо) написала: Дэнс Игл[40].

Когда она рассказала, что в лекциях, которые слушала, я упоминал о том, как бросил учебу на медицинском, чтобы заняться танцами, мне стало понятно, почему именно так она услышала мое имя. К подобной интерпретации ее подталкивала родная культура и личный опыт. Танцующий орел – так меня теперь называют родные. Надеюсь, я продолжу открывать разные грани самого себя, по мере того как мои нисходящие процессы фильтрации будут освобождаться от привычных названий, заключенных в плато и пиках, а восходящая свобода будет все ярче проявляться в общем межличностном поле.

Сейчас, когда я рассказываю вам об этом, меня переполняют энергия и вдохновение. Я чувствую, что мы можем достичь большего единения, что наши отношения могут стать более гибкими и прочными, а сознание пробудиться, если мы сохраним ощущение присутствия. Укрепившиеся плато и пики не должны определять нас как понятия в словаре, провозглашая, кто мы есть или кем мы должны быть. Вместе, существуя как единое целое «я и мы», мы способны наполнить наши жизни смыслом и получать больше удовольствия от жизни, чем получило бы изолированное «я». Один я бы прожил жизнь, не догадываясь, что могу быть танцующим орлом.

Жизнь в поле вероятностей дает нам свободу даже в выборе новых имен.

Когда мы оторваны от других людей, наши фильтры пытаются проецировать нас в окружающий мир как личность, способную предсказать и свое поведение, и какой должна быть окружающая действительность. Эти фильтры – не что иное, как повторяющиеся плато и пики, которые для некоторых из нас могут стать причиной одиночества, состояния, когда при внутреннем единении снаружи все разрозненно и разбито. Когда мы открываемся для жизни из поля вероятностей, то словно освобождаемся из тюрьмы ожиданий и прогнозов, просыпаемся и начинаем принимать то, что происходит на самом деле. И тогда мы жаждем объединения, а не контроля.

Такие фантастические и прекраснейшие перспективы открывает нам присутствие.

Мы формируем друг друга, потому что все мы едины. Это удивительное состояние – «я и мы», когда мы одновременно можем и наслаждаться своей уникальностью, обусловленной пиками и плато над полем, и принимать неопределенность и постоянно меняющиеся вероятности поля. Соединяя дифференцированные и узнаваемые плато и пики со свободой потенциала поля, мы балансируем между новым и уже известным. В этом и заключается прелесть интеграции и присутствия.

Погружаясь в поле вероятностей, мы открываемся и принимаем все происходящее вокруг. Когда мы вовлечены в отношения, когда принимаем других, мы создаем вокруг себя безграничное позитивное пространство, где каждый может быть собой и каждый чувствует уважение.

Возможно, вы уже испытывали нечто подобное – своеобразную гармонию, рождающуюся из единения людей. Подобные состояния сопровождаются радостью, смехом и чувством общности.

Смех, жизнь и смерть в поле вероятностей

Юмор – дело серьезное.

Однажды мы договорились поужинать с моим другом и коллегой Джеком Корнфилдом. Завершился первый день нашего совместного мастер-класса, и наш издатель Тони Бурбэнк пригласил нас в ресторан. Мы шли по улицам Сан-Франциско, и Тони, посмотрев сначала на меня, потом на Джека, сказал: «Теперь, кажется, я понял, чем вы отличаетесь друг от друга. Ты, – он показал на Джека, – знаешь толк в шутках».

Вот ведь как.

Но Тони был прав. Не важно, передается ли чувство юмора по наследству или им можно овладеть, у меня его нет совсем. Мои дети, когда были маленькими, никогда не упускали возможности напомнить мне об этом, особенно если я пытался рассказать анекдот или пошутить. Они выжидали или посмеивались. «О, это было правда смешно», – часто получал я саркастические замечания, которые были вполне оправданны. Джек же, в отличие от меня, был прирожденным шутником. Даже когда он рассказывал уже знакомый мне анекдот, я просто разрывался от хохота. Почему? Думаю, потому, что юмор Джека исходил из самой оси.

Умение смеяться, находясь в оси, – это путь к полю вероятностей. Анекдот или забавная шутка выносит тебя на некое общее предсказуемое плато ожиданий или на конкретный пик, а Джек, точно выбрав момент, в пух и прах разносил все, что ты понастроил над полем. И – бац! – ты в поле, ломаешь голову над неожиданным исходом (даже если ты слышал этот анекдот уже десять раз). Как только ты оказываешься в поле, возникают новые сочетания вещей (плато и пики, связанные с шуткой, каламбуром или кульминацией истории), и ты вдруг обнаруживаешь, что каким-то невероятным образом связан с Джеком и со всеми остальными в комнате. Словно нисходящие потоки ожиданий врезались в восходящие потоки неожиданностей. Это невероятно!

Смех – это отлично. Юмор помогает нам принимать новые знания, развивая нейропластичность и способствуя образованию новых нейронных связей в мозге. На юморе строится доверие. Юмор объединяет нас. Неплохо для простого смеха, не правда ли?

Не знаю, почему не умею рассказывать анекдоты, но смеяться я люблю. Когда несколько лет назад я находился в подавленном настроении после кончины отца, один из моих друзей пригласил меня поучаствовать в импровизированном представлении для непрофессиональных актеров – исключительно, чтобы я развеялся. Ответную реплику по правилам импровизации начинают с «Да, и…», развивая любую мысль партнера по этюду, даже если его занесло в неожиданном для вас направлении.

Это, кстати, отличный способ погрузиться в поле вероятностей.

Только представьте, сколько всевозможных ситуаций возникает в этой плоскости. Ведущий напомнил, чтобы мы не планировали заранее ответы на реплики партнера, а старались находиться в моменте. Поначалу мне это казалось трудным. Мой нисходящий поток, стремящийся контролировать происходящее, выстраивал множество сценариев, серьезных и не очень, но каждый из них подразумевал некий запланированный сюжет, который не позволял ощутить присутствие. Плато, представляющие идеи для истории, и пики, выражающие совершенно конкретные реакции, непрерывно формировались, чтобы я мог дать конкретные ответы. Например, если мне предлагалось войти в воображаемую комнату и действовать в соответствии с репликами партнера, у меня тут же всплывало множество слов – соответствующие плато и пики, – которые я мог произнести, чтобы показаться серьезным, забавным или интересным. Все это не позволяло мне погрузиться в присутствие. Я потерялся на ободе своего Колеса еще до того, как началась сцена. А именно нахождение в оси открывает полный доступ ко всему разнообразию поля вероятностей. Когда ведущий сказал, что я «слишком много думаю», – а мне в тот момент нужно было просто реагировать на действия партнера, – я обратился к образу Колеса и оси, чтобы перенастроиться. Погружение в здесь и сейчас раскрыло невероятный потенциал межличностных связей. Порой все было серьезно и пронзительно, порой нелепо и уморительно, но всегда по-настоящему.