То, что Кейнс сочетал такое количество разнообразных занятий, само по себе не редкость. Редкостью и практически чудом было то, что в каждое из этих занятий он вкладывал столько сил и энергии, как если бы оно было единственным. Его рабочие аппетиты и способность к эффективному труду были невероятны, а умение концентрироваться на одном деле было поистине Гладстоновым: когда он чем-то занимался, он не думал ни о чем другом. Ему случалось уставать. Но, похоже, ему почти не случалось испытывать уныния и ощущения утраты жизненной цели.

Природа припасла два способа наказать того, кто пытается использовать весь запас своих сил до последней капли. Кейнсу пришлось заплатить за свое рвение. Качество его работы пострадало от ее количества, и не только в плане формы: заметно, что значительная часть его второстепенных публикаций написана впопыхах, а также что он постоянно отвлекался от написания некоторых важнейших своих работ, что не могло на них не сказаться. Чтобы по достоинству оценить силы Кейнса как мыслителя, нужно понять, что он был полон идей, которые так и не успели дозреть, так и не были никогда до конца оформлены[215]. Зато Кейнсу удалось избежать второго наказания.

Как правило, в людях-роботах, которые сполна используют каждый миллилитр своего горючего, есть что-то нечеловеческое. В отношениях с людьми они часто бывают холодными, закрытыми, вечно занятыми. Их жизнь – это их работа, кроме нее у них либо нет вообще никаких интересов, либо только самые поверхностные. Но Кейнс таким не был, напротив, он был приятнейшим человеком: таким приятным, добрым и жизнерадостным, каким обыкновенно бывает только тот, кто вообще никогда ни о чем не задумывается и из принципа не позволяет никаким своим занятиям деградировать до уровня работы. Он был любящим. Он был всегда готов с дружеским энтузиазмом разделить взгляды, интересы и проблемы других людей. Он был щедр, и не только на деньги. Он был общителен, любил разговаривать с людьми и был блестящим собеседником. А также, вопреки распространенному мнению, он мог быть вежливым, даже по-старомодному церемонным. Например, однажды он отказался садиться обедать, игнорируя телефонные и телеграфические протесты своего гостя, пока этот гость, задержанный туманом в проливе Ла-Манш, не добрался до его дома к четырем часам вечера.

Факультативные интересы Кейнса были многочисленны, и всеми он занимался с радостным энтузиазмом. Конечно, есть немало людей, которые напряженно работают, а затем отдыхают за какими-то расслабленными занятиями. Кейнс отличался от них тем, что даже на отдыхе был созидателен. Например, он любил старые книги, тонкости библиографических прений, детали характеров персонажей, жизни и мысли людей прошлого. Это увлечение, возможно, воспитанное в Кейнсе классическим образованием, разделяет множество людей. Однако, предаваясь этому увлечению, Кейнс, верный себе, отчасти превращал его в работу, так что мы обязаны ему несколькими немаловажными вкладами в историю литературы[216]. Он также увлекался живописью и даже немного коллекционировал картины. Он наслаждался хорошими театральными постановками, основал и щедро финансировал Кембриджский театр искусств, который не забудет никто, кто хоть раз был в нем зрителем. А однажды знакомый получил от Кейнса записку, явно написанную в прекрасном настроении: «Уважаемый… Если Вы хотите знать, что в настоящий момент занимает все мое время, загляните в приложение к этой записке»[217]. Приложение оказалось программой балета «Камарго».

Вернемся к научному пути Кейнса. Как уже было сказано, первой остановкой на этом пути был «Трактат о денежной реформе» (1923). Поскольку в случае Кейнса главной целью и сутью анализа были практические рекомендации, я поступлю так, как никогда не поступил бы, рассказывая о любом другом экономисте, то есть предложу читателю ознакомиться вначале с теми взглядами, которые отстаивал Кейнс. По сути, он выступал за стабилизацию национального уровня цен с целью стабилизации состояния бизнеса в стране. Второстепенное внимание он уделял также средствам смягчения краткосрочных колебаний курсов иностранных валют. Для достижения этой цели Кейнс рекомендовал использовать в мирное время денежную систему, выстроенную согласно нуждам военного времени. Наиболее смелым из его предложений было предложение, сделанное с очевидной тревожностью, совершенно ему не свойственной: отделить выпуск банкнот от золотого запаса, который он, однако, считал нужным сохранить и важность которого постоянно подчеркивал.

Я хотел бы обратить внимание читателя на две черты этого совета. Во-первых, на его особую актуальность для Англии; во-вторых, ввиду краткосрочных интересов Англии и того, что автор рекомендации был англичанином до мозга костей, на ее трезвую мудрость и консерватизм[218]. Советы Кейнса всегда были прежде всего советами для Англии и разработаны они были для решения английских проблем даже тогда, когда адресовались другим странам. Во всем, не считая некоторых художественных пристрастий, Кейнс был убежденным островитянином, в том числе в философии, но особенно в экономической теории. Кроме того, он был страстным патриотом. Его патриотизм, лишенный налета вульгарности, был столь неподдельным, что, видимо, Кейнс сам его не осознавал, а значит, не осознавал, как сильно этот патриотизм влиял на ход его мысли, не давая ему полностью разделить точку зрения, обстоятельства, интересы и особенно убеждения других стран, в частности Америки. Как когда-то сторонники свободной торговли, он всегда превозносил советы, мудрые и верные для Англии в конкретный момент времени, как мудрые и верные для любой страны в любое время[219]. Но и это еще не все. Чтобы понять точку зрения, с которой Кейнс давал свои советы, необходимо вспомнить, что он принадлежал к английской интеллигенции высшего уровня и не был привязан ни к какому классу и ни к какой партии: он был типичным интеллектуалом довоенного периода, справедливо претендовавшим на духовное родство с Локком и Миллем.