* * *

Урбач появился минут через пять, и вслед за ним вошел молодой джура с корзинкой, в которой были кувшинчик с вином, немного сала и кусок кровяной колбасы, от которой за версту веяло крутым чесночным духом.

– И чем же эти сорок с лишним эмиссаров занимаются Все те, которых ты вроде бы разослал после битвы под Желтыми Водами? Есть от них хоть какой-то прок? А то я ведь и от себя посылал.

– Знаю.

Урбач наполнил небольшие глиняные кубки вином, разложил по мисочкам куски мяса, колбасы и рыбы.

– Главное в том, что они, как ошалелые, разносят весть о нашей победе под Желтыми Водами.

– И все?

– Они творят легенды о нашей победе, преувеличивая ее до погрома рыцарей под Грюнвальдом.

– Лучше бы они подбирали для нас повстанцев да шли в народ с моими универсалами.

– Самый убедительный универсал – ошеломляющая легенда о непобедимом Хмельницком. Народ устал от мелких атаманов и кровавых польских расправ. Сейчас Украине нужен свой герой, свой вождь, своя надежда. Ей нужен удачливый полководец, за которым не грех пойти и за которого не обидно умереть. Есть у нас такой полководец?

Хмельницкий молча смаковал вино. Оно показалось ему слишком терпким и сладковато-приторным. Он же любил с кислинкой. И совершенно не терпел водки. Но о водке Урбач знал, о кислинке пока не доложили.

– Нет у нас пока такого полководца, – ответил сотник на собственный вопрос.

Гетман насупился, но промолчал.

– После Сагайдачного – нет. Но сам собой он не появится. Его следует создавать, творить его образ в народной молве. В страхе, зарождаемом в графских покоях и королевских дворах. Этот Божий образ спасителя Украины еще только нужно слепить из крови жестоких сражений, гимнов побед и полуправды поражений. Вот этим-то я и займусь, господин командующий. С вашего позволения, конечно.

– Сколько человек обучается сейчас в твоей школе?

– Восемьдесят шесть. И еще десять человек – особо. Те, которым предстоит идти в Варшаву и Москву, пробиваться к тронам правителей, льстить и подкупать. Но они не здесь, а на хуторе. Стараюсь, чтобы их как можно реже видели даже в моем лесном стане.

Хмельницкий вновь отпил вина. Сам долил себе, и в этот раз опустошил бокал залпом.

Урбач покачал головой, не пытаясь скрывать своего недовольства.

– Что ж, сотник, точнее, уже полковник… – гетман выдержал надлежащую паузу и решительно продолжил: – Казнить я тебя не стану, даже зная, что ты – подосланный. Хотя следовало бы.

– Если тебя милуют у подножия плахи – это тоже награда, достойная королевской милости.

– Я не стану казнить тебя, – повторил Хмельницкий, выходя из куреня и жадно вдыхая влажный степной воздух. Весна то подступала к северным окраинам Дикого поля, то откатывалась назад, к морским берегам. Приход ее казался гетману мучительно долгим и бесстрастным. – Но если когда-нибудь, хотя бы нюхом, учую измену, хотя бы учую ее…

– Это не разговор, господин командующий. Возможность учуять мою измену вам предоставят хоть завтра, – решительно возразил Урбач. – Нас будут стравливать и натравливать друг на друга. Поэтому давайте сразу же исключим всякое подозрение, если только мы хотим защитить себя от наемных убийц и лазутчиков наших недругов.

Хмельницкому подвели коня, однако Урбач почувствовал, что разговор еще не закончен, и велел подать своего. Хмельницкий обратил внимание, что у Урбача светло-буланый белокопытый скакун, какие почти никогда не встречаются у татар и крайне редко встречаются даже у знатных польских офицеров. Из надежных, хорошо охраняемых теплых конюшен таких коней выводят разве что по праздникам.

– Чем могу помочь тебе, полковник? – спросил гетман, продолжая демонстрировать свое снисходительное прощение.

– Всем. Например, тем, что я не должен вечно скитаться со своей школой в хвосте обоза. Как только мы закрепимся на какой-то из территорий, желательно, подальше от Дикого поля…

– Отдам под твою власть свое имение Субботов [38]. От степи оно будет прикрыто Сечью, Кодаком и Чигирином, с северо-запада – Корсунем и сильным гарнизоном в Звенигородке. В самом Субботове расквартируем твой полк. Так будет надежнее и тебе с твоей школой, и мне.

– Разительный пример мудрого решения сразу нескольких проблем. В том числе и вполне необходимой охраны родового гнезда гетмана, которое будет находиться, как я понял, неподалеку от расположенной в Чигирине ставки командующего, а возможно, и столицы Украины.

– Может случиться так, что ты, полковник, станешь ведать всей моей дипломатией, принимать чужеземных послов, вести от моего имени переговоры и конечно же собирать все сведения о том, что происходит при дворах соседних правителей.

– Великая и пока еще не заслуженная мною честь, – склонил голову Урбач. – Я говорю это не лести ради. И не откажусь от подобной миссии. Не откажусь уже хотя бы потому, что не вижу пока в твоем окружении человека, который бы так тянулся к этому делу, знал столько языков и сделал на этой ниве для тебя столько, сколько успел сделать я, многогрешный.

Выезжая за пределы тайного лагеря, Хмельницкий приметил, что он скрыто, замаскированно оцеплен секретными постами. Что-что, а охрана гнезда «ангелов смерти» оказалась продуманной куда лучше, нежели охрана самого гетмана, упорно не желавшего создавать какое-то особое охранное подразделение.

– А чтобы сам ты, Урбач, не чувствовал себя убогим и безвластным, с сего дня назначаю тебя гадячским полковником [39]. Кажется, ты говорил, что имение ваше – на Полтавщине, неподалеку от Гадяча?

– Неподалеку.

– Завтра же получишь мой указ, который сначала будет оглашен на казачьем совете.