Сотник еще долго говорил о том, как налажены подобные службы при дворцах Франции, Испании, Польши. О том, что срочно нужно наладить свою разведку и контрразведку [37]. Что нужно подбирать надежных людей не только среди своих, но и в стане врага, превращая их во врагов наших врагов.

* * *

Хмельницкий выслушал его, не перебивая, давая возможность выговориться. Гетман, конечно, знал куда больше о школе «ангелов смерти», нежели кто-либо мог предположить. Однако и Урбач тоже знал, что Хмельницкий внимательно следит за становлением его секретной школы, и если до поры до времени не вмешивался и не мешал, значит, поддерживал. Но оба понимали, что рано или поздно им нужно встретиться, выяснить позиции друг друга и решить, как быть дальше.

– Сколько эмиссаров ты послал в украинские воеводства Польши после Желтых Вод?

– Сорок семь. Ими стали те, что недавно прибыл к нам, кому легко можно вернуться в свои города и селения. Причем среди них – немало шляхтичей, учеников школ различных братств, поскольку таким удобнее проникать во дворцы графов, имения старост и подстарост. Легче скрывать, что они связаны с армией Хмельницкого.

– Мудро. Чувствую, тебя сам Бог послал. Хотя вначале подозревал, что и самого тебя подослали поляки. Очень подозревал, – Хмельницкий внимательно смерил Урбача вопросительным взглядом и не спешил продолжить разговор.

– Вы были недалеки от правды. Меня действительно подослали поляки.

Хмельницкий отшатнулся и замер.

– Не зная, правда, что, в свою очередь, им подсунул меня полковник Сирко.

– Подожди, подожди, не сыпь словами, как горохом. Кто именно тебя подослал ко мне: Потоцкий, Кронный Карлик, Калиновский?

– Бери выше, гетман, подсылал сам король как своего личного агента.

– Неужели сам король?! – не способен был скрыть своего удивления Хмельницкий. – Не может такого быть!

Урбач понимающе улыбнулся: именно такой реакции он и ожидал.

– Нет, приемом монарх меня не удостаивал. Подготовкой моей занимался господин Вуйцеховский, он же – Коронный Карлик. После того как гетман Барабаш и полковник Ильяш предали короля и вместе со всей реестровой старшиной переметнулись на сторону Потоцкого и Калиновского…

– Они действительно настроены против короля?

– Два враждующих лагеря. Почти как мы и Стефан Потоцкий под Желтыми Водами. Но лишь после того, как король понял, что многие офицеры реестра предали его и что полковник Хмельницкий остался единственным надежным союзником в Украине, он по-настоящему начал ценить вашу верность.

Хмельницкий недовольно покряхтел. Ему не хотелось бы сейчас дискутировать по поводу верности и клятвоотступничества. Особенно когда речь идет о его отношениях с польским королем.

Однако Урбач тоже не стремился обострять разговор. Не время было обсуждать философские и морально-этические стороны отношений короля и гетмана. Особенно если сам гетман предпочитает умалчивать о них.

– Так с какой же целью ты был подослан ко мне?

– Вначале не к вам, а к коронному гетману Потоцкому. Но мне не хотелось долго задерживаться при его ставке, поэтому я оказался среди реестровиков Барабаша. Этот негодяй интересовал меня куда больше. И, если помните, господин командующий, перешел я на вашу сторону сразу с тремя десятками реестровиков, которых успел переманить.

– Но цель, каковой была цель твоей засылки в наш лагерь? – нетерпеливо подбодрил его гетман.

– Помогать вам, а значит – и королю Польши. Но это не все. Коронный Карлик и я – вот те люди, благодаря которым коронный гетман, а также король и королева, – а в последнее время Мария Гонзага все настойчивее вмешивается в дела Короны, – будут иметь прямой, недипломатический доступ к вам, командующему повстанцами. Но я сразу же предупредил, что не стану выполнять роль шпиона и что о моей миссии может знать только Коронный Карлик, и никто больше. С этим согласились. Шпионов они подыщут без меня.

– Вот оно все как закручено! – поднявшись, Хмельницкий несколько минут мрачно вышагивал по обоим соединенным шалашам. – Вот уж не ожидал! В таком случае еще один вопрос: зачем ты признался мне? Ведь за такое признание я запросто могу повесить тебя за ноги.

– Не можете, поскольку это совершенно бессмысленно. Вы казнили бы меня, если бы оказались обычным атаманом восставших, которые поднялись, чтобы панов попугать да самим погулять вволю. Но такому я бы не сознавался и вообще такому не служил бы. Вы же намерены создать новую державу, а значит, вам придется иметь дела со многими правителями. Следовательно, нужны такие полковники, как я. Нет-нет, я не оговорился, господин командующий, полковники, а не сотники.

Хмельницкого слегка покоробило от назойливости сотника, но и на сей раз он вынужден был признать, что Урбач прав: в чине его надо бы повысить.

– Где ты учился и кто ты на самом деле?

– Украинский шляхтич. Мой отец служил в Литве и там же получил от великого князя небольшое имение. Еще одно наше имение – под Гадячем, где нас знают как Урбачинских или, по-сельскому, Урбачей. Науки познавал вначале в Киевской братской школе, а затем…

– Но ведь я тоже учился в Киевской братской.

– Только чуть пораньше, – улыбнулся Урбач. – В польскую иезуитскую школу в Ярославле, где вы продолжили свое учение, мне попасть не удалось. Зато обучался в Генуе, при одном местном монастыре, потом – в Швеции. Но недолго. Не тянуло меня ни к церковному служению, ни к военному.

– А мне почему-то помнилось, что ты набирался ума в Варшаве.

– Разным людям приходится говорить разное, в зависимости от их интереса. Поэтому услышать обо мне можно всякое. Но вам я сказал правду. Нам вместе служить Украине, вместе сотворять свои великие тайны и не менее великие державные грехи. Поэтому я хочу, чтобы вы, господин командующий, знали: перед вами человек, который никогда не предаст и которому можете довериться, как никому другому.

Хмельницкий все еще прохаживался по шалашу и задумчиво кивал, затем снова сел.

– У тебя выпить что-нибудь есть?

– Поляки стали поговаривать, что пьете вы все больше и больше.

– Для того чтобы знать, что поляки радуются моему похмелью, тайные школы не нужны.

– И для этого тоже. Нам должно быть известно все, вплоть до того, на какой ноге у Потоцкого свежая мозоль. Сейчас я распоряжусь, и мы немного перекусим.