Друзья обнялись.

– Ты где, как? – искренне радовался Женька.

Тихомиров отвечал скромно, с достоинством:

– Инженером тружусь… На БАМе.

– А! Вот оно как! За «длинным» рублем подался?

– За «длинным», за «длинным», – хохотнул Максим. – Но за него знаешь как погорбатиться нужно?! Мне ж тогда вызов пришел, я и…

– Да помню я, получил записку…

– Ты-то как? Вижу, заматерел!

– Так в трех местах пашу! Здесь, потом в ресторанчике небольшом, рядом, и на Варшавской – в музыкальной школе.

– И как ты все успеваешь?!

– Кручусь, брат, кручусь!

– А в наши Палестины надолго ли?

– Ночью самолет, – почти что честно признался Макс.

– Блин! Что ж ты так…

– Дело у меня к тебе, Женя, – оглянувшись по сторонам, Тихомиров приступил к главному. – Помощь нужна – друзей из больницы вытащить. Прямо сейчас! Найдется у тебя часика три – до вечера?

– Да не вопрос. – Музыкант усмехнулся. – Сейчас вот мужиков предупрежу… Ты подожди пока, ладно?

– Забыл спросить: халатов у вас здесь не найдется? И какой-нибудь одежки…

– Поглядим! Не здесь, так в музыкалке глянем.

Тихомиров вышел на улицу, в скверик, уселся на лавочке, глядя, как плывут по небу золотисто-белые, подсвеченные солнышком облака.

– Эй, Макс! – показавшись на крыльце, Женька помахал рукой. – Давай, давай, поехали.

– Поехали?

Максим даже не успел удивиться, как его старый приятель распахнул дверцу стоявшего неподалеку вишневого «москвича-412».

– Опаньки! Ты уже и с колесами?

– Обижаешь! – довольно располагаясь за рулем, прищурился музыкант. – Хочу вот на «жигули» поменять – «троечку» взять, не машина – сказка! Ну, что смотришь? Едем! Сначала на Варшавскую – поищем прикид. Ну, а по пути расскажешь, какую ты там аферу придумал.

Ровно через сорок минут вишневый «москвич» уже припарковался недалеко от больничного сада. Вышедшие из машины мужики в замызганных рабочих халатах и газетных пилотках ничуть не напоминали тех респектабельно одетых граждан, что совсем недавно заходили в музыкальную школу. Повесив на плечо кусок провода, Тихомиров взвалил на другое стремянку, а его напарник прихватил с собой большой бумажный мешок.

Так и пошли к главному входу, всем видом демонстрируя уверенность в своей значимости. Еще бы, они все же электрики, а не какие-нибудь там врачишки!

– Куда? – сунулась было вахтерша.

– На кудыкину гору! Игорь Саныч сказал – с проводкой на третьем этаже что-то.

– А… вы новенькие, наверно… Что ж Михеич-то, паразит…

– В бухгалтерии его что-то попросили, Михайловна…

– Ага, понятно! Проходите, проходите… Может, вам черный ход открыть?

– Да ладно, и так обойдемся, не баре!

Сидевшая на посту медсестра «электрикам» ничуть не удивилась, скорее даже наоборот:

– Ну наконец-то! Сил уж больше нет – то искрит, то свет гаснет.

– Наладим! – прислонив стремянку к стене, ухмыльнулся Максим. – Жека, ты пока щиток посмотри, а я по палатам пройдусь – выключатели проверю.

– Только вы там это… поосторожней. У нас все-таки тяжелые больные.

– Само собой…

В первой палате лежали какие-то старички, во второй – полностью загипсованные люди, а вот в третьей…

Три женщины – все не то, и у окна…

Олеся!

Тихомиров узнал ее сразу, даже со спины, даже в сиротском больничном халате. Подошел:

– Ну, здравствуй, милая… Тсс! Не оборачивайся…

– Господи, Макс! – Она все же обернулась. – Слава богу, нашелся! Ой… ты как-то изменился… И… как-то странно одет!

– Тсс… – Оглянувшись на женщин, Максим мотнул головой и зашептал: – Давай на черную лестницу…

– Угу…

– Так… Попрошу извинить за беспокойство! – Тихомиров пощелкал выключателем. – Уважаемые, свет часто гаснет?

– Ой, бывает. Знаете, вчера целых два раза гас.

– Понятненько… Будем чинить!

На черной лестнице он наконец обнял Олесю, поцеловал в губы:

– Как же давно я этого момента ждал!

– Давно? – Женщина удивленно моргнула. – Вчера ведь только…

Да-а… для нее это было только вчера.

– Поди, голодная?

– Ой, ты знаешь, да! Что-то с желудком… А здесь все так странно! Я даже не понимаю…

– Я тебе объясню… чуть позже.

– Господи! – Олеся вздрогнула, снова прижалась к Максу. – О чем это я? Ты-то как? Как уцелел? Мы уж с Сашей думали… Потом вдруг люди какие-то появились, «скорая»… Нас – сюда. Толком ничего не объяснили, всё расспрашивали. Завтра, кстати, профессор какой-то должен прийти – нас смотреть.

– Увы, он вас не увидит. – Макс хохотнул, с неохотой отпуская Олесю. – Саша где, летчик?

– В пятой палате. Хотя, может, и в холле – телевизор смотрит.

– А ты не смотришь?

– Там почему-то только один канал, да и то «ретро». Сашка говорит: прикольно!

Они покинули больницу вполне свободно – как раз заканчивалось время посещений и в фойе оказалось довольно людно. Девушка в косынке и ситцевом платье и юноша в клетчатой рубашке с авоськой, в которой виднелись пустые банки, – видно, от лечившихся родственников или друзей, – никакого подозрения у бдительной вахтерши не вызвали.

А дальше, на улице, было уже совсем просто: Максим представил Женьку как своего старого друга, все четверо уселись в вишневый «москвич» и помчались в Шушары под не совсем соответствующую моменту песенку группы «Цветы» «Летний вечер». У музыканта в машине имелась и магнитола, «Урал-2», а как же!

Я стал воображать – Без умысла, без цели…

Шарль Бодлер

Зварнн ушел раньше, еще до того, как Сашка-пилот запустил двигатель. Передал Тихомирову массивный, переливающийся всеми цветами радуги шар весом около трех килограммов, попрощался:

– Рад был…

– И я…

Ушел в свой мир, мир странных и злобных существ, дикарей с тремя красными пылающими глазами. Впрочем, сам Зварнн уже давно не казался Максу ни дикарем, ни злобным… Да, если уж этого трехглазого парня назвать дикарем, то тогда он-то, Тихомиров, кто? Да и все люди…

Кстати, инопланетный инженер почему-то не сомневался в том, что все пройдет удачно. Знал?

– Максим, я вас предупреждаю: горючего очень мало! – обернулся в салон Сашка. – Фактически только взлететь да сесть.