Хорошо, что мне шесть недель нельзя заниматься сексом. Я даже не могу смотреть на свои послеродовые формы без содрогания, не говоря уже о том, чтобы их наблюдал Такер.

– Грудное вскармливание все еще в ходу? Я всегда использовала молочную смесь, и, кажется, это пошло на пользу твоей матери и тебе. – Бабушка выжидающе смотрит на меня, когда я вхожу в гостиную.

– В больнице сказали, это лучший вариант.

– Хм, кажется, я читала что-то такое в People. Ну, тогда тебе нужно покормить бедную малышку.

Она передает мне ребенка, я осторожно прижимаю Джейми к груди и несу ее в спальню. Сидя на краю кровати, приподнимаю край футболки, прижимаю ее подбородком к груди, а затем поднимаю малышку. Она тыкается в грудь, словно маленький зверек, пока не находит сосок, который тут же принимается сосать.

Я вздыхаю с облегчением и откидываюсь назад, упираюсь плечами в стену. Консультант по кормлению предупредил, что грудное вскармливание чертовски сложное… Ну, она не использовала именно эти слова, но я благодарна за то, что пока все идет хорошо.

Взяв телефон, я одной рукой набираю сообщение.

Я: Я дома.

Хоуп: Когда можно будет прийти?

Карин: НЕТ! Я еще не закончила пинетки. Возвращайся в больницу!

Я: Ты прямо как Такер. Он тоже не хотел уезжать оттуда.

Карин: Слушай отца своего ребенка.

Хоуп: Она не вернется обратно в больницу из-за того, что ты не закончила вязать. В больнице держат только два дня. Как ты себя чувствуешь?

Я: Уставшей. Напуганной. В больнице Такер сказал, что любит меня.

Хоуп: О боже.

Карин: О боже.

Хоуп: И что ты ответила?

Карин: Она сказала, что не верит в любовь, так?

Я показываю телефону язык.

Я: Притворилась, будто не слышу его.

Хоуп: Бог мой.

Карин: Видишь!

Хоуп: Это худшее из всех возможных вариантов.

Неужели? Как будто сама не в курсе.

Я: Это был эмоциональный момент. Не стоит серьезно воспринимать его слова.

Хоуп: Ты дура. Я с тобой больше не дружу.

Карин: Зато бескорыстная.

Я: Спасибо, К.

Хоуп: И все-таки ты дура.

Я: Неправда. Его мать меня ненавидит. Т. вынужден жить в Бостоне из-за того, что связан со мной ребенком, хотя должен был шататься по барам и мять чужие задницы.

Карин: Беру свои слова обратно. Ты дура.

Хоуп: Видишь!

Карин: Ты убьешь любую телку, которая посмотрит на него больше одного раза.

В моей голове возникает образ Такера с другой женщиной, держащей на руках другого ребенка, и я ощущаю тупую боль в груди. Карин права. Я не готова к тому, чтобы Такер жил дальше своей жизнью, как бы беспечно я ни пыталась относиться к этому.

Джейми резко кричит, и, глядя вниз, я вижу, что ее маленький ротик снова ищет сосок.

Я: Должна идти. Ребенок плачет.

Хоуп: Удачи.

Карин: Не желай ей удачи. Это не спортивное мероприятие.

Хоуп: Какой худший ответ на «Я тебя люблю»?

Карин: Отныне и навсегда: «Хотела бы я чувствовать то же».

Хоуп: Я думаю: «Почему?».

Карин: Как насчет: «Отлично»?

Хоуп: Слишком жестоко.

Я: Отключаюсь.

Джейми открывает ротик, и громкость звука, издаваемого ее легкими, удивляет даже меня. Такое чувство, будто в горле у нее стоит усилитель.

– Ш-ш-ш, – я поворачиваюсь и вытаскиваю одеяло из ее автокресла. Требуется несколько попыток, прежде чем мне удается завернуть кроху в него, как бурито. Все это время я пытаюсь укачать ее. Куча людей в Сети клянется, что это можно сделать системой «пять У»: успокаивать, убаюкивать, укутывать, укладывать на бочок или животик и… проклятье, забыла последнее.

Джейми это не нравится. Ее личико несчастно морщится, пока она орет все, что она думает о навыках своей матери.

– Успокаивать, укачивать, укутывать, укладывать и… урчать что-то под нос? Нет.

Я все же напеваю пару строк, но Джейми продолжает орать.

– Боже правый, что тут творится? – Рэй встал и колотит в мою дверь.

– Давай же, малышка Джейми. Хватит плакать. Мамочка тут.

Но она, конечно, не слушает меня и кричит еще громче.

– Соска! – победно вскрикиваю я. – Нужна соска!

Я устремляюсь к гардеробу в углу, где хранятся все вещи Джейми. Дверь распахивается настежь, и в комнату озабоченно вбегает бабушка.

– Что ты делаешь с этим ребенком? – кричит она, склоняясь над малышкой.

– Я же говорил, что у нее ничего не выйдет. – Рэй появляется прямо за ней, и ему не терпится вставить свое веское слово.

– Рэй, достаточно. Иди, ешь свои французские тосты, – бабушка отпихивает меня в сторону. – Что ты ищешь?

– Пустышку. – Я шарю по крошечным ползункам, одеяльцам и салфеткам, пока не нахожу соску.

– Я думала, ты кормишь ее грудью, – замечает бабушка, пока я пытаюсь запихнуть пустышку в рот Джейми. Язык у нее сильнее, чем у подружки Такера из девятого класса. Я сдаюсь, когда она выплевывает соску в пятый раз.

– Что мне делать? – в отчаянии спрашиваю я бабушку.

– Она хочет сосок, – говорит Рэй, стоя у двери.

Неужели он прав? В панике я задираю футболку, не заботясь о том, что Рэю видна моя голая грудь. Джейми практически моментально присасывается к ней, хотя все ее тело еще содрогается от рыданий. Тихие всхлипы чередуются с причмокиванием, но, по крайней мере, она больше не плачет. Я с облегчением падаю на кровать.

Бабушка качает головой.

– Не надо было ее вообще подносить к груди, теперь она не захочет ничего другого.

– А мне нравится, – Рэй льстиво показывает мне два больших пальца. – Классные сиськи, Рина.

– Убирайся, – рявкаю я, опуская край футболки. Джейми слегка вскрикивает, когда ткань падает ей на лицо. – Серьезно, уйди отсюда. Бабушка, прошу.

– Тебе стоило кормить ее из бутылочки, – ворчит бабушка.

– Тебе стоит снять футболку, – с готовностью предлагает Рэй.

Я стискиваю зубы.

– Мне нужно уединение. Прошу.

– Как ты собираешься кормить ее, когда будешь ходить на занятия? – спрашивает бабушка.