и рождении у Главы клана очередной дочери, о прибытии на полуостров в этом году двух, а может статься и большего числа караванов с новыми переселенцами, о том как переброшенная стационарным порталом и обосновавшаяся в окрестностях Щедрого полевая армия Гильдии Строителей приступила к работам по строительству большого судоходного канала до Спокойной реки. Упавшую на благодатную почву весть о скором прибытии двух личных караванов Феи и Тралла встречают ликованием и тостами — каждый поселенец понимает, наличие поблизости принадлежавшего игроку поместья сулит безопасность и разные иные проистекающие из подобного соседства ништяки, непременно сулит рост темпов освоения края. Крайне положительно зарекомендовавшие себя игроки-начальники пользуются популярностью среди жителей колонии, их уважают, в них верят, полагаются на них. Особенно близко к сердцу принявший дела нового поселения, откровенно вложивший в него душу Тралл и вовсе без всяких допущений воспринимается его жителями не только как лидер, полномочный представитель клана, но как один из них.

Отгулявших праздник поселенцев ждут пока не вскрывшаяся от ледяного панциря река...

...неплохо перенёсшие зиму тундровые пастбища...

...ещё частично скрытые под снежным покровом огороды...

...пока (ПОКА!) единственная на полуострове плантация...

...охота на самую разную, часто непуганную-беспечную дичь...

...раскинувшиеся насколько хватает глаз пространства огромной безлюдной земли...

...сотни нужных-приятных-необходимых забот хозяйственного и бытового свойства...

Ждёт жизнь со всеми её маленькими радостями и неизбежными испытаниями, потерями и находками, наполняющим разум опытом и бичующими душу шрамами... что безусловно позволяют хозяину души становиться сильней и более уверенно шагать по общей для всех дороге от купели до могилы...

Как хотите, но дела на отдалённой северной локации очень даже спорятся!!!

Глава 59

Глава 59

Нижнее течение Хищной реки (Енисей). Город-крепость Оплот.

Вала.

Крепкий и прямо скажем необычно высокий для своего народа восемнадцатилетний юноша проснулся от яркого-болезненного ощущения на фоне активно скребущихся в желудке когтей сильнейшего голода, очнулся от насквозь пронзавшего тело, почти пожравшего всё его существо ощущения холода... привычно сжался под одеялом, пытаясь таким не хитрым и почти бесполезным способом сохранить остатки тепла и унять безжалостно терзающую боль внутри... ему требуется время, чтобы вспомнить-осознать, побороть не существующее, но незванным-нежеланным гостем пришедшее из глубин памяти воспоминание. Обладающий схожей природой голод уходит сам, как всегда в подобных случаях оставив после себя неприятное сосущее чувство в животе. Сон или скорее вынырнувший из тьмы прошлого страх некоторое время не отпускает юношу даже после исчезновения болезненных ощущений в теле — ещё плотнее сжавшийся в комок и затихший под одеялом Вала борется с казалось бы позабытыми переживаниями, что словно в ледяную воду погружают его во времена детства, когда холод, страх и голод постоянно сопровождали его во сне и наяву, преследовали и наказывали за малейшую нерасторопность или потерю бдительности, заставляли постоянно находиться настороже. Словно волна, медленно-неохотно отдающая захваченный во время прилива кусок суши, они не спешат исчезнуть во тьме небытия.

Объективности ради Вала конечно не виноват в том, что родился полукровкой, сыном насильника из проклятого племени людей мёртвого железа, как люди его рода-племени когда-то прозвали пришедших с далёкого юга сахалар (якуты), разумеется он никогда не видел своего жестокого отца, и всё же совершённое тем когда-то злодеяние отравляло его жизнь с самого рождения. С самого рождения люди небольшого одульского рода совсем неласково глядели на появившегося в результате насилия отпрыска злого народа, относились к нему не так, как положено относиться к безвинному ребёнку — несправедливо ставили ему в вину деяние его отца, многие из них и вовсе желали бы утолить свой гнев за его счёт, отмстить-отыграться за то или иное злодеяние железнобоких. Его мать жалели... и в то же время почти открыто презирали за то, что она не оборвала жизнь, дабы искупить свой позор, или хотя бы не извела порченный плод до того, как исторгла его из себя. Из милости взявший мать в жёны мужчина совершенно не скрывал своего отношения к пасынку, не только не позволял ему называть себя отцом или отчимом, но и вообще обращаться к себе — с тех самых пор как он начал понимать человеческую речь, уделом презренного полукровки было слушать и повиноваться, стараться лишний раз не попадаться отчиму на глаза, безропотно сносить побои, когда этого не удавалось избежать, и конечно трудиться гораздо больше чем любой иной ребёнок его возраста, чтобы заслужить право на объедки с общего стола семьи. Единственным кроме матери человеком в роду, кто относился к нему более-менее по доброму, была младшая двоюродная сестра матери, что иногда подкармливала вечно голодного-озлобленного-затюканного мальчонку и по возможности отгоняла решивших в очередной раз избить его других детей, среди которых со временем появились и два его младших брата, что отчего-то возненавидели его едва ли не больше чем совершенно чужие люди. Возненавидели, даже зная с какой болью их общая мать воспринимает вражду родных детей...

Со вздохом, почти исторгшимся из нутра стоном распрямившийся юноша позволяет себе какое-то время просто полежать-побездельничать в комфортной среде и тепле, как уже бывало даёт время успокоиться барабаном бьющемуся сердцу, расслабиться почти до судороги сведённым мышцам, он позволяет окончательно уйти неприятным ощущениям в теле и сопутствующим им тяжким воспоминаниям из прошлого. А впрочем не залёживается — как только полностью осознаёт себя и вспоминает о времени, то тут же сноровисто выбирается из хорошо нагретой за ночь постели! А дальше... всё как обычно... знакомо... привычно... и до мелочей отработано за время жизни в этом месте — по небольшой, но уютной комнатке суетливо-деловито мечется этакий вихрь!

Вполне возможно на кого-то со стороны невеликое, весьма скромно обставленное обиталище могло произвести не самое благоприятное впечатление, показаться тесной конурой, где с трудом сумели разместиться лишь узкая кровать, царапающий потолок шкаф, крошечный столик и кургузый-неказистый табурет. Однако в глазах молодого одула это лучшее жильё, какое только можно вообразить! Отдельное! Своё! И вообще по сравнению с углом в тесном чуме выделенная ему комната в общежитии это буквально небо и земля! Совсем ещё недавно о таких хоромах он не мог и мечтать! До сих пор каждый раз как Вала возвращался после занятий и переступал порог личного обиталища на его лицо словно сама-собой просилась немного глуповатая, но несомненно идущая от сердца счастливая улыбка.

Расторопному парню с лихвой хватает пары десятков вдохов привести в порядок и