Она улыбнулась.

– Нет, вот о нем уж я точно никогда не слышала.

– Карл, ты выглядишь таким продумчивым… Что крутится у тебя в голове?

– Задумчивым, Ассад, а не продумчивым. Но ведь есть над чем задуматься, тебе не кажется?

– Ну да, конечно. Я и сам никак не могу разложить все по полочкам. Если не принимать во внимание Вигго Могенсена, дело распадается на две части: Рита, Гитта, Курт Вад, Нёрвиг и Нэте – это одна; отсюда выпадает кузен Таге, ибо, насколько нам известно, он никоим образом не связан со Спрогё, а значит, вторая часть – Таге и Нэте. То есть она единственная, кто имеет какое-то отношение ко всем этим людям.

– Да, Ассад, вполне может быть, но мы не можем знать наверняка. Возможно, Курт Вад тоже. Вот в этом мы и должны теперь тщательно разобраться. По крайней мере, идея коллективного самоубийства и версия о комбинации необъяснимых синхронных несчастных случаях теперь вычеркнуты из моего конспекта.

– Карл, повтори-ка еще разок. Ты сказал «синхронный» и «конспект»?

– Неважно, Ассад. Мы вернемся к этому чуть позже.

Спрогё, 1955 год

Копенгаген, сентябрь 1987 года

На набережной стояла кучка девушек, махавших им руками, словно Рита и Нэте являлись их долгожданными подругами. Они стояли толпой, как дети, хлопая в ладоши, смешливые и чистенькие, и Нэте не понимала их реакции.

Чему, черт возьми, они улыбаются? Лодка из Нюборга была ведь не спасительным плотом. Никаким не Ноевым ковчегом, приплывшим, чтобы забрать их всех и отвезти в безопасное место. Как раз наоборот, судя по тому, что она слышала. Эта лодка была их проклятием.

Нэте посмотрела через поручни на размахивающие руки и маяк на высоком холме, на группу зданий с красными крышами, желтыми стенами и множеством окон, которые, словно глаза, обозревали ландшафт и жалкие человеческие фигуры. Дверь, состоящая из мелких окошек, отворилась, и некрупная, но осанистая фигура вышла на середину лестницы и взялась за перила. Может, это был адмирал, наблюдающий, как его флот в целости и сохранности заходит в гавань, или, точнее, королева Спрогё, следившая за тем, чтобы все шло как положено? Та, что определяла здесь все без исключения…

– У вас есть сигареты? – вот что первое крикнули девушки.

Одна уже забралась на причал и устроилась на деревянных мостках с протянутой рукой. Если ожидался какой-то лакомый кусок, она претендовала на него первая.

Девушки обступили вновь прибывших с гусиным гоготанием. Имена сыпались в воздух, руки тянулись установить контакт.

Нэте с беспокойством посмотрела на подругу, та, напротив, чувствовала себя уверенно. У Риты были сигареты, и они проложили ей дорогу на самую вершину иерархии. Она подняла пачки над головой и, продемонстрировав угощение, быстро спрятала его в карман. Так что не было ничего удивительного в том, что все внимание досталось ей.

Нэте поселили в комнате под самой крышей. Одно-единственное окошко в наклонном потолке было ее связью со свободным миром. Стояла промозглая погода, и ветер проникал сквозь щели оконной рамы. Две кровати да скромный чемоданчик девушки, что делила с ней комнату. Если бы не распятие и две небольшие картинки с изображениями неизвестных ей кинозвезд, комнатушка вовсе не отличалась бы от тюремной камеры.

Комната располагалась бок о бок с другими такими же каморками; сразу за дверью находился ряд умывальников, в которых девушки мылись.

Все свое детство Нэте проработала в сарае с навозом, но никто не смог бы назвать ее нечистоплотной, так как она привыкла усердно тереть руки жесткой щеткой, а все остальное тело мочалкой.

«Черт возьми, ты самая чистая девушка на свете», – всегда говорил Таге.

Однако здесь процесс умывания происходил в дикой суматохе, и трудно было совершить данное действо как положено. Все девушки стояли у раковин одновременно и умывались с голыми торсами, имея на все про все пять минут. Опять те же самые мыльные хлопья, что и в Брайнинге, – от них волосы становились жесткими, как солдатская каска, и примерно такими же красивыми; к тому же после такой процедуры от тела исходил запах еще хуже, чем до мытья.

Остаток дня проходил под бой курантов, в строгом распорядке, с криками, ходьбой строем и непременными понуканиями. Так что Нэте возненавидела все, что было связано с этим местом, и по возможности держалась в одиночестве. Так было в ее приемной семье, так оказалось и здесь. Преимущество заключалось в том, что на острове она могла оплакивать свою долю в спокойствии и мире, но на всем тут лежала всепоглощающая печаль. Отсюда она не выберется никаким способом. Возможно, какая-то добрая душа из числа персонала – или хорошая подруга – и могла бы неким образом скрасить такое существование, но женщины, присматривавшие за ними, были грубыми и авторитарными, а Рита занималась своими делами. Она не бездействовала, она жульничала и извлекала для себя выгоду, так что мало-помалу продвинулась на верхушку системы и наконец взошла на трон, как королева весьма узкого круга подданных.

Кровать рядом с Нэте принадлежала простодушной девушке, постоянно болтавшей о детях. Кто-то подарил ей куклу, и она повторяла вновь и вновь, что если будет хорошо заботиться о ней, то в один прекрасный день у нее появится и свой собственный ребенок. С этой нормально поговорить было невозможно, в то время как многие другие воспитанницы были довольно смышлеными. Одна, например, очень хотела читать, но персонал только подсмеивался над ней. «Это роскошь», – говорили они и отправляли ее на работу.

Нэте тоже работала. Она попросилась в конюшню, но ничего не вышло. Пока Рита бо́льшую часть дня проводила в прачечной, кипятила белье и болтала с другими девушками, Нэте стояла на кухне, чистила овощи и драила кастрюли. Уставая и начиная работать медленнее, то и дело глядя в окно, она подвергалась нападкам со стороны не только персонала, но и других воспитанниц. И когда одна из них однажды пригрозила ей ножом и толкнула на пол, Нэте ответила на угрозы броском в лицо раскаленной крышкой и пинком котелка. Именно из-за этого у нее состоялась первая беседа с директрисой.

Контора и директриса были друг другу под стать. Холод и четкая упорядоченность. Шкафы с архивными папками с одной стороны, подвесные полки с другой. В архивах размещались рядами судьбы, каждую из которых было удобно в любой момент вытащить, взвесить, оценить и выкинуть вон.

– Говорят, ты творишь беспорядки на кухне, – сказала директриса, подняв указательный палец.

– Ну так переведите меня в конюшню, и я больше не буду творить беспорядков, – отвечала Нэте, следя за пальцами, постукивающими напротив по столу. Эти руки и пальцы были окном в мир. По ним можно было прочитать ее мысли, говорила Рита, а той было виднее, ведь она являлась здесь частым гостем.

В нее вперились холодные глаза.

– Нэте, ты должна понять одно. Речь не идет о предоставлении вам неких привилегий, призванных облегчить вашу жизнь. Речь идет о том, чтобы дать вам понять, что, несмотря на ваши дурные характеры и пустые головы, даже из того, что не служит к развлечению, можно извлечь большую выгоду для себя. Вы здесь для того, чтобы научиться вести себя по-человечески, а не по-звериному, как было раньше. Понятно?