Элиот Бирн, похоже, вышел за рамки, установленные мадам Дюбуа. Неужели Элиот завоевал одинокую и беззащитную Джулию Мартин? Что ему было нужно? Немолодую любовницу? Внимание? Может быть, он хотел окончательно и бесповоротно привести в ярость своего босса – метрдотеля Пьера?

А может, все, как и всегда, было проще? Может, он хотел денег? Устал обслуживать столики за гроши, а когда получил деньги от Джулии – убил ее?

У дверей библиотеки Гамаш остановился и посмотрел на лист чертежной бумаги с большими красными буквами наверху.

КОМУ ВЫГОДНО?

Но он начал спрашивать себя: а кому смерть Джулии была невыгодна?

Рейн-Мари положила вилку и откинулась на спинку удобного стула. Пьер убрал тарелку, на которой оставались лишь маленькие крошки земляничного пирожного, и спросил, не нужно ли чего еще.

– Пожалуй, чашечку чая, – сказала она и, когда Пьер ушел, сжала руку мужа.

Редко ей случалось видеть его в самый разгар следствия. Когда Гамаш привез ее, она поздоровалась с инспектором Бовуаром и агентом Лакост – они оба ели и работали в библиотеке. Потом они перешли в столовую, сияющую крахмальными белыми скатертями, свежими букетами и сверкающим хрусталем и серебром.

Официант поставил перед Гамашем чашку эспрессо, а перед Рейн-Мари – чайник.

– Ты знала, что «Усадьба» делает собственный мед? – спросил Арман, заметив янтарное вещество в вазочке рядом с чайником.

– Правда? Это такая редкость.

Обычно Рейн-Мари не ела меда, но тут решила попробовать с элитным индийским чаем. Прежде чем размешать мед в чае, она обмакнула в него мизинец.

– C’est beau.[83]У него знакомый вкус. Попробуй-ка.

Он тоже окунул мизинец в мед.

Рейн-Мари прищурилась, пытаясь припомнить, что же ей напоминает этот вкус. Конечно, Гамаш знал, что она чувствует, но ему хотелось, чтобы она сама догадалась.

– Сдаешься? – спросил он.

Она кивнула, и Гамаш ей сказал.

– Жимолость? – Рейн-Мари улыбнулась. – Замечательно. Ты мне покажешь как-нибудь эту поляну.

– С удовольствием. Они даже мебель натирают пчелиным воском.

Гамаш, хотя и увлеченный разговором с женой, отметил, что за своим столом расселись Морроу. Питер и Клара со своего обычного места были сосланы в дальний угол и теперь сидели рядом с чадом Марианы.

– Привет, – сказала Рейн-Мари, когда они с Гамашем покидали столовую, собираясь прогуляться. – Как вы оба поживаете?

Вопрос этот можно было и не задавать. Питер осунулся и побледнел, одежда на нем была помята, волосы стояли торчком. Клара выглядела безукоризненно, вид невозмутимый, придраться не к чему. Рейн-Мари не знала, что ее встревожило больше.

– Ну, сами знаете, – пожала плечами Клара. – Как дела в Трех Соснах? – Голос ее зазвучал мечтательно, словно она спрашивала о каком-то мифическом королевстве. – Все готово ко Дню Канады?

– Да, праздновать будут уже завтра.

– Неужели? – поднял на нее взгляд Питер.

Они здесь потеряли чувство времени.

– Я завтра поеду туда, – сказал Гамаш. – Хотите присоединиться? Будете моими поднадзорными.

Ему показалось, что Питер вот-вот зальется слезами, такое выражение благодарности и облегчения появилось на его лице.

– Верно, это же ваш юбилей, – вспомнила Клара. – И насколько мне известно, на соревнованиях по чечетке перед всеми предстанет крупнейший новый талант.

Гамаш повернулся к жене:

– Значит, Габри не шутил?

– К сожалению, нет.

Они договорились о завтрашней поездке, и Гамаши направились в сад.

– Постой, Арман. – Рейн-Мари прикоснулась пальцами к его руке. – А мы не могли бы заглянуть в кухню и поблагодарить шеф-повара? Очень хочу с ней познакомиться. Она не будет возражать?

Гамаш задумался.

– Пожалуй, нужно спросить Пьера. Не думаю, что он будет против, но кто знает. Не хотелось бы мне потом плясать, как уж на сковороде.

– И тут тоже танцы. Кстати, чечетке меня обучает Рут, – добавила она.

Гамаш попытался перехватить взгляд Пьера, но тот был занят – что-то объяснял Морроу или приносил извинения.

– Ладно, давай заглянем без спроса. – Он взял жену за руку, и они толкнули распашную дверь.

Кухня вся пребывала в хаотическом движении. Впрочем, через несколько секунд Гамаш, который вместе с Рейн-Мари прижался к стене, чтобы пропустить официантов, несущихся мимо с подносами, уставленными бокалами и тарелками, начал улавливать порядок в этом кажущемся хаотическим танце. Нет, это был не хаос, скорее река в половодье. В этом потоке чувствовалась какая-то исступленность, но в то же время и естественность.

– Это она? – спросила Рейн-Мари, кивком указывая в дальний угол кухни. Показать рукой она не решилась.

– Она самая.

На Веронике были поварской колпак и фартук, а в руках она держала огромный нож. Она повернулась в их сторону и увидела. Замерла.

– Похоже, она не рада нашему появлению, – прошептала Рейн-Мари, улыбаясь и пытаясь донести до Вероники, что это все вина ее мужа.

– Давай-ка отсюда. Я первый, – сказал Гамаш, и они пустились наутек.

– Да, неловко получилось, – рассмеялась Рейн-Мари, когда они оказались за пределами кухни. – С этого момента я бы на твоем месте проверяла, что тебе подают.

– Я сначала буду давать инспектору Бовуару на пробу, – улыбнулся он.

Реакция Вероники удивила его. Раньше она умела владеть собой и не была особо подвержена стрессу. Сегодня что-то в ней изменилось.

– А знаешь, я думаю, что видела ее прежде, – сказала Рейн-Мари, беря мужа под руку и чувствуя его успокоительную силу. – Наверное, где-то здесь.

– Она тут и пасечник, так что, может, она и попадалась тебе на глаза.

– И все же, – сказала Рейн-Мари, вдыхая сладкий аромат пиона, – в ней есть что-то необыкновенное. Такую женщину трудно забыть.

В саду пахло свежевскопанной землей и розами. Время от времени сюда доносился слабый запах трав из огорода. Но, прислонясь к мужу, она ощутила другой запах – сандалового дерева. Это было нечто большее, чем его одеколон, – казалось, он сам излучал этот аромат. Так пахли все времена года. Так пахла любовь, стабильность и дом. Это был запах дружбы, спокойствия и мира.

– Смотри. – Гамаш показал на ночное небо. – Это Бабар.

Он очертил пальцами круг, показывая очертания слона в звездном небе.

– Ты уверен? Это больше похоже на Тинтина.[84]