— Расскажите мне о «воо».

Гамаш сказал это так тихо, что Оливье показалось — он ослышался.

* * *

Клара сидела в глубоком удобном кресле и наблюдала за Мирной, которая разговаривала с месье Беливо. Старый владелец магазина пришел за какой-нибудь книжкой, вот только не знал — за какой. Они с Мирной поговорили об этом, она предложила ему несколько названий на выбор. Мирна знала вкусы всех жителей деревни — как те, о которых они заявляли, так и истинные.

В конечном счете месье Беливо ушел с биографиями Сартра и Уэйна Гретцки. Он чуть поклонился Кларе, которая поклонилась ему в ответ — она никогда толком не знала, как ей себя вести со стариком в таких ситуациях.

Мирна предложила Кларе холодный лимонад и села на стул напротив. Внутрь сквозь окно проникало солнце. На улице несколько жителей играли в мячики со своими собаками, а может, это собаки играли со своими хозяевами.

— Так у тебя сегодня состоялась встреча с месье Фортеном?

Клара кивнула.

— Ну и как все прошло?

— Неплохо.

— Кажется, пахнет дымом? — Мирна потянула носом.

Клара встревоженно огляделась.

— Так вот же! — Мирна показала на собеседницу. — У тебя брюки горят.

— Очень смешно.

Но Кларе как раз и требовался толчок в подобном духе, чтобы начать. Она старалась говорить безразличным тоном, описывая встречу. Когда она перечисляла людей, которые точно появятся в день открытия в галерее Фортена, Мирна вскрикнула и обняла подружку:

— Ты можешь в это поверить?

— Гомосек ты проклятый.

— Глупая сучка. Это что, новая игра? — рассмеялась Мирна.

— Тебя не обижает то, что я сказала?

— То, что ты назвала меня проклятым гомосеком? Ничуть.

— Почему?

— Потому что я знаю, ты не хотела оскорбить меня. Ведь так?

— А если бы хотела?

— Тогда я бы стала волноваться за тебя, — улыбнулась Мирна. — А ты это к чему?

— Когда мы сидели в бистро, Габри нас обслуживал, а когда он ушел, Фортен назвал его «проклятым гомосеком».

Мирна глубоко вздохнула:

— И что сказала ты?

— Ничего.

Мирна кивнула. Теперь пришла ее очередь ничего не говорить.

* * *

— Что-что?

— Воо, — повторил старший инспектор.

— Воо?

Оливье всем своим видом выражал недоумение, но он напускал его на себя на каждом узловом пункте этого допроса. Бовуар уже не верил ни одному его слову.

— Отшельник когда-нибудь говорил об этом? — спросил Гамаш.

— Говорил о «воо»? — переспросил Оливье. — Я даже не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Вы не обращали внимания на паутину в углу хижины?

— Что? На паутину? Нет. Я никогда не видел там паутины. Но я вам скажу кое-что. Я бы удивился, увидев там паутину. Отшельник содержал хижину в идеальном состоянии.

— Propre,[72]— сказал Гамаш.

— Propre, — повторил Оливье.

— «Воо», Оливье. О чем это вам говорит?

— Ни о чем.

— И тем не менее именно это слово было вырезано на куске дерева, который вы взяли из руки Отшельника. После его убийства.

Это было хуже, чем представлял себе Оливье. А представлял он себе совсем неважную ситуацию. Но Гамашу было известно все. Или почти все.

«Дай бог, чтобы он не знал всего», — подумал Оливье.

— Я ее поднял, — признался Оливье. — Но не разглядывал. Она лежала на полу у его руки. Когда я увидел, что на ней кровь, я ее бросил. Там было вырезано «Воо»?

Гамаш кивнул и подался к Оливье, поставив локти на колени и сомкнув свои сильные пальцы:

— Вы убили его?

Мирна наконец заговорила. Она подалась вперед и взяла Клару за руку:

— Ты поступила вполне естественно.

— Правда? Знаешь, чувствую я себя дерьмово.

— Ну, бо́льшая часть твоей жизни сплошное дерьмо, — сказала Мирна, кивая, словно мудрец. — Так что ощущение должно быть естественным.

— Ха-ха.

— Послушай, Фортен предлагает тебе все, о чем ты мечтала, все, что ты хотела.

— И он казался таким приятным.

— Может, он такой и есть. Ты уверена, что он не валял дурака?

Клара отрицательно покачала головой.

— Может, он и сам гей? — предположила Мирна.

Клара опять покачала головой:

— Я подумала об этом. Но у него жена и двое детишек. И он не похож на гея.

Клара и Мирна обладали отточенной способностью отличать геев от других людей. Они знали, что эта их способность далека от совершенства, но, будь у Фортена нетрадиционная сексуальная ориентация, они бы, вероятно, вычислили его. Однако ничего такого они не чувствовали. Только такой большой, очевидный субъект, каким был Габри, не вызывал никаких сомнений.

— И что мне теперь делать? — спросила Клара.

Мирна не ответила.

— Я должна поговорить с Габри, да?

— Возможно, от этого будет какая-то польза.

— Пожалуй, завтра.

Уходя, она думала о том, что сказала ей Мирна. Фортен предлагал ей все, чего она хотела, воплощал в жизнь единственную мечту ее детства. Успех, признание. И все это тем слаще после стольких лет, прожитых в глуши. Где над ней смеялись, считали ее маргиналкой.

И ей нужно было только промолчать.

Она могла сделать это.

* * *

— Нет, я его не убивал.

Но, даже не успев произнести эти слова, Оливье понял, какую катастрофу он на себя накликал. Он лгал в ответ чуть ли не на каждый вопрос, а когда наконец сказал правду, ему никто не поверил.

— Он уже был мертв, когда я пришел.

Господи, даже ему эти слова казались ложью. «Я не брал последнего печенья, я не разбивал чашечку старинного фарфора, я не брал денег из твоего кошелька. Я не гей».

Все время ложь. Всю его жизнь. Пока он не приехал в Три Сосны. Одно мгновение, несколько великолепных дней, он жил настоящей жизнью. С Габри. В их маленькой, взятой в аренду загаженной комнате над магазином.

Но потом появился Отшельник. А с ним потянулся след лжи.

— Послушайте, это правда. Был субботний вечер, и в бистро яблоку негде было упасть. Долгий уик-энд на День труда — это всегда дурдом. К полуночи оставалось всего несколько засидевшихся клиентов. Пришел Старик Мюнден со стульями и столом. Когда он уехал, здесь уже никого не осталось и Хэвок заканчивал наводить порядок. И я решил заглянуть к Отшельнику.