– Он ведь с мамой, да? – спросила я Билли сегодня утром, когда она заплетала мне волосы в длинную косу, которая продержалась весь день. – И пробыл с ней все это время?

– Думаю, да. На самом деле похороны не лучшее место для ангелов, малыш. Появление твоего отца только растревожило бы всех. И он это знает. Так что будет лучше, если он останется в стороне. Кроме того, он помогает твоей матери с переходом.

Зато в церкви появляется Такер. Он подходит ко мне с потерянным видом после службы и, остановившись прямо передо мной, складывает руки на груди. Я смотрю на его подбитый глаз, на порез на щеке, на сбитые костяшки пальцев.

– Я здесь, – говорит он. – Ты ошиблась. Я здесь.

– Спасибо, – благодарю я. – Но не ходи на кладбище. Пожалуйста, Такер. Не ходи. Там будет Семъйяза, и он злится на меня. А мне не хочется, чтобы ты пострадал.

– Я хочу быть там, – протестует он.

– Но не будешь. Потому что я прошу тебя держаться подальше от кладбища, – шепчу я.

Я бы сказала то же самое Венди, но знаю, что она не послушается.

Потому что она каждый раз появлялась в моем видении.

– Пожалуйста, – молю я Такера. – Не приходи.

Он раздумывает несколько секунд, но затем кивает и выходит из церкви.

И вот, наконец, после дня, который показался мне просто нескончаемым, я выхожу из машины на кладбище Аспен-Хилл. Солнце слепит глаза. Поморгав, я делаю глубокий вдох и начинаю двигаться вперед.

Я думала, что знаю, как пройдет этот день. День, когда я наконец буду стоять в черном платье на траве кладбища Аспен-Хилл. Ведь видела это множество раз. Но сейчас, в реальном времени, все ощущается совершенно по-другому. Теперь я на месте Клары из будущего. И именно у меня в груди разрастается такая боль, что хочется вырвать себе сердце и выбросить его в кусты. Но я терплю. И иду вперед. Делаю шаг за шагом, потому что у меня не остается другого выбора.

Я вижу рядом с собой Джеффри и тихо шепчу его имя.

– Давай уже покончим с этим, – говорит он.

И, как оказывается, цвет его галстука не имеет значения.

Все уже собрались. Все до единого члены общины, даже Джулия. Никто не струсил.

Забавно, как сложились события, приведшие к исполнению моего сна. Я сходила с ума, пытаясь понять, почему Такера не будет на кладбище. Думала, что он погибнет. А в итоге сама попросила его не ходить сюда.

Как иронично.

Боль усиливается. Вот этот момент. Судьбоносное мгновение. Препятствие, которое мне необходимо преодолеть без Такера. Мне становится так плохо, что перехватывает дыхание. Я останавливаюсь, пытаясь сделать вдох.

И в этот момент кто-то берет меня за руку. Как я и предполагала, это Кристиан. Я смотрю на него, на его изящный черный костюм, отглаженную рубашку и серебристый галстук. Его глаза с золотистыми крапинками покраснели, словно он плакал. В них застыли одновременно и ответы и вопросы.

Вот этот момент, о котором меня предупреждало видение. Момент, когда придется принимать решение. Я бы могла сейчас вырвать руку и вновь повторить, что он мне не нужен.

Вылить на него свой гнев и разочарование от нежелания делать выбор. Или определиться. Посмотреть правде в глаза, принять ее и двигаться дальше. Но почему я должна решать все прямо сейчас? Это несправедливо. Вот только никто и никогда не говорил о справедливости. И мне следовало смириться с этим с самого начала.

Ведь сейчас, когда Кристиан держит меня за руку, а наша кожа соприкасается, боль в груди ослабевает. Словно он разделяет ее со мной. И я чувствую себя намного лучше. Сильнее. Кристиан готов принять мою боль. Готов пережить все случившееся вместе со мной.

Я вижу это в его сияющих глазах: я для него не просто предназначение. Не просто девушка из видения. А кто-то более значимый.

Я вспоминаю то ноябрьское утро, когда мне впервые пришло видение о нем на кухне в Калифорнии. Как он стоял среди деревьев и ждал меня. Даже тогда мое сердце заколотилось, а рот открылся, чтобы окликнуть его, хотя я и не знала его имени. Но зато была эта непреодолимая потребность, призывающая подойти к нему.

Все это прокручивается в голове, словно кино, каждое мгновение, которое мы провели вместе с тех пор, как он отнес меня в медкабинет в мой первый учебный день. Уроки истории у мистера Эриксона. «Пицца-Хат». Как мы вместе ехали на подъемнике. Выпускной старшеклассников. Как он сидел на крыльце и смотрел на звезды. Как вышел из-за деревьев в ночь пожара. Каждая ночь, проведенная им у моего окна. Разговор на поляне. Катание со склонов. Поездка на это кладбище, где он поцеловал меня. Каждый миг, который мы провели вместе, я чувствовала, что нас связывает непреодолимая сила. И слушала голос, шепчущий в моей голове: «Мы созданы друг для друга».

Я не осознаю, что задержала дыхание, пока не начинают гореть легкие. Опускаю взгляд на наши соединенные руки. Как его большой палец медленно поглаживает мои костяшки. А затем снова смотрю на его лицо. Слышит ли он, как стучит мое сердце? Прочитал ли мои мысли?

– Ты справишься, – говорит он.

Не знаю, имеет ли он в виду похороны мамы или что-то еще.

А может, это и неважно.

Я встречаюсь с ним взглядом и сжимаю руку.

«Давай поднимемся туда, – мысленно говорю я. – Нас уже ждут».

И мы вместе вступаем на первую ступеньку.

Сейчас меня уже не так шокируют толпа, яма в земле и гроб матери, стоящий над ней. Слова Стива звучат знакомо. А с минуты на минуту должен появиться Семъйяза. Вот только я не предполагала, что мне будет жаль его.

Что после того, как собравшиеся прочитают все молитвы, работники опустят гроб и засыплют его землей, а люди разойдутся, и у могилы останемся лишь я с Кристианом, Джеффри и Билли, мне захочется подойти к нему. Я чувствую Чернокрылого и его скорбь, но она связана не с тем, что он предал Господа и пошел против ангельского замысла, а с тем, что он наконец осознал: он потерял маму навсегда. И в этот момент я осознаю, что нужно сделать.

Я отпускаю руку Кристиана и подхожу к ограде на краю кладбища.

«Клара?» – занервничав, окликает меня он.

«Стой там. Все в порядке. Я не выйду за пределы священной земли», – успокаиваю я.

А затем зову Семъйязу.

Он поднимается на холм в образе собаки и останавливается у забора, после чего меняет облик и молча смотрит на меня печальными глазами цветя янтаря. Он не может плакать, это умение ему недоступно. И его несказанно раздражает это.

Может, и не стоит трогать его сейчас, когда он так злится. Но ничто уже не остановит мое безумие.

– Держи, – говорю я.

А затем неуклюже снимаю старый мамин серебряный браслет с запястья и просовываю его между прутьями забора.

Семъйяза удивленно смотрит на меня.