— Потому что ты ведёшь себя по-дурацки и забываешь, что ты не героический мститель-одиночка, ты работаешь в команде. Ты работаешь со мной, с Лапшиным и с другими людьми, в том числе с людьми с Чердака…

— Я знаю, но…

— Должен тебе сообщить — извини за шокирующую правду, — что ты не самый информированный, и не самый умный, и не самый опытный человек в этом здании. Не ты будешь решать, что тебе делать с Дюком. Понятно?

— Но…

— Громко и отчётливо.

— Понятно.

— Вы с Лапшиным добыли ценную информацию — спасибо. Она будет изучена и использована с максимальной пользой.

— Это переводится на нормальный язык — «спасибо и пошёл вон»?

— Нет, не пошёл вон, а пошёл готовиться к закупкам оружия. Чемоданчик тебе скоро приготовят.

— Что ещё за чемоданчик?

— Вот видишь, ты уже заинтересовался. Значит, ты не совсем потерянный для нас человек.

— Пфф, — сказал Бондарев, толкнулся ногами и отъехал в кресле в дальний конец кабинета, в тень рослого фикуса. Директор сложил все снимки в пластиковый конверт, а конверт забросил в сейф и демонстративно повернул ключ. Это означало, что разговор окончен.

Директор поймал его в столовой, где Бондарев сосредоточенно пытался разрезать бифштекс на десять одинаковых частей.

— Собственная техника управления гневом? — спросил Директор, присев напротив.

— Ага, — буркнул Бондарев.

— Помогает?

— Нет.

— Слушай, — Директор положил голову на ладонь и мягко улыбнулся, будто у них намечались задушевные посиделки с участием солёных огурчиков, половинки «Бородинского» и холодной поллитры. — Тебе в таком виде нельзя отправляться на закупку оружия.

— Я переоденусь, — сказал Бондарев.

— Дело не в одежде, а в твоей физиономии.

— Я побреюсь.

— У тебя физиономия усталого, разочарованного и злого человека. С такими типами не ведут серьёзных дел.

— Вы же знаете, почему я усталый, почему я разочарованный, почему я злой. — Бондарев яростно тряхнул бутылку с кетчупом, и расчленённый бифштекс с верхом накрыла густая красная масса. Словно вулканическая лава. Или словно кровь.

— Только не начинай заново эту песню про Дюка, — попросил Директор. — Его нет.

— Как это?

— Для тебя он сейчас не должен существовать. У тебя другое задание, и Дюк — даже если мы предположим, что он кого-то кому-то продал, — не имеет к этому заданию никакого отношения. Забудь. Выспись. Набери пару килограммов веса. У тебя должна быть не вот эта озабоченная морда неугомонного мстителя, а холёная, упитанная физиономия самоуверенного, обеспеченного, удачливого коммерсанта. Раньше у тебя это получалось. Кстати, я никак не пойму, почему ты проторчал две недели на Средиземном море и вернулся бледный, как не знаю что. Нервы? Спишь плохо?

— Плохо, — согласился Бондарев.

— Кошмары?

— Вроде того.

— Воробей, что ли, снится?

— Слава богу, нет, — сказал Бондарев. Его кошмары были довольно оригинального свойства, и Бондарев сомневался, стоит ли кому-то о них рассказывать. Потому что далеко не все смогли бы понять глубинный ужас этих снов.

Было так. Когда Бондарев перебрался в Москву и стал сотрудником «Московского отделения международного комитета по междисциплинарному прогнозированию» (он же «Научный институт агрохимических исследований»), он прыгнул в работу как в бассейн с десятиметровой вышки — ушёл с головой и не скоро выбрался на поверхность.

Когда он всё-таки вынырнул, отдышался и осмотрелся, то вспомнил, что все старые знакомства, все родственные связи для него как бритвой отрезаны. Он был один в большом городе, у него была классная и очень важная работа, но у человека что-то должно быть и кроме работы. Так поначалу думал Бондарев, а затем естественный ход вещей подтолкнул его к мысли — зачем? Зачем нужно это «что-то кроме»? Чтобы приятно проводить свободное время? Но у него были классные парни с работы — Лапшин, Воробей, другие… С ними было здорово и на работе, и за городом на шашлыках, и на стадионе, и где бы то ни было. Для секса? Но всегда были лёгкие на подъем девчонки, с которыми даже не нужно было знакомиться — наутро Бондареву не было дела до них, а им не было дела до Бондарева. Для душевной теплоты? Хм-м… Во-первых, ощущения теплоты в душе можно было достигнуть и парой рюмок коньяка. Во-вторых, для подлинной душевной теплоты следовало к кому-то накрепко привязаться. «Допустим», — подумал Бондарев и на всякий случай, ещё не имея никого на примете, осторожно проконсультировался у Директора. У того на правой руке имелось кольцо, весьма похожее на обручальное, и Бондарев попросил прояснить политику Конторы относительно личной жизни сотрудников.

Директор вот так же положил голову на ладонь, подумал и сказал:

— Ну мы же не монастырь и не секта. Тебе никто ничего не запрещает, но при этом мы исходим из того, что идиоты к нам в Контору не попадают, а стало быть, идиотских вещей ты делать не будешь.

Бондарев попросил привести пример идиотской вещи.

— Хм. Роман с какой-нибудь кинозвездой или телеведущей. Это такие люди, за которыми даже в ванную комнату съёмочная группа ходит. Засветишься.

Бондарев попытался вспомнить пару кинозвёзд, вспомнил Мэрилин Монро и Наталью Крачковскую, которую недавно видел в рекламном ролике. Пьяный роман с Монро Бондареву уже не грозил, Крачковская была не в его вкусе, поэтому Бондарев признал доводы Директора разумными.

— Ну, а допустим, не кинозвезда… Обычная девушка.

— Так, — поощрительно кивнул Директор.

— Если у нас с ней будут серьёзные отношения, я должен буду ей что-то рассказать про себя, про свою работу…

— Логично, — согласился Директор. — Тут есть два варианта. Вариант первый — ты ей врёшь. Как я уже говорил, идиотов мы в Контору не берём, а стало быть, ты достаточно умён, чтобы врать своей жене всю жизнь. Это хлопотно, но реально. Я знаю пару человек, у которых это получается уже на протяжении лет пятнадцати.

— Вариант второй?

— Второй… — Директор повернул кольцо на пальце. — Моя жена работает в этом здании. Отпадает необходимость врать, но…

— Что — но?

— Появляются другие проблемы… Впрочем, это уже неважно. На всякий случай, моя официальная позиция на этот счёт — я очень счастлив в браке. Запомни это и скажи моей жене, если она тебя спросит.

— Я не знаю вашу жену.

— Она тебя знает. И она… Ладно, замнём для ясности. А вообще… — С лица Директора исчезло расслабленно-добродушное выражение. — Может, я не должен тебе такое говорить… А может, ты и сам уже до этого додумался. Наша работа — это не прогулки при луне. Наша работа связана с риском, а риск в данном случае трактуется как «высокая вероятность преждевременной насильственной смерти». Смерть не причиняет страданий тому, кто погибает. Он был — его не стало. Но если есть человек, который был связан с погибшим серьёзными отношениями… Этот человек будет страдать. От него как будто оторвут кусок собственной плоти. И рана будет заживать очень долго. Возможно, она так никогда и не заживёт. Поэтому…